– Но на экскурсиях или в горах мы часто сами пилим дрова, разводим костры, варим пищу, а ведь ее можно приготовить при помощи кухонного автомата...
– Во время экскурсий мы делаем то, что полезно для здоровья человека, восстанавливает психику, радует его и так далее. А если ты поведешь ракету, то подвергнешь опасности груз, не говоря уже о самом себе...
– Большое дело – одна ракета! – вырвалось у меня.
Профессор довольно рассмеялся:
– Видишь ли, ты сам сделал невольное признание – мечтая о звездоплавании, ты не думаешь о труде и ответственности, тебе важна лишь их видимость, такая их доля, которая придаст полету «серьезность» и тем увеличит удовольствие. Лет двести тому назад звездоплавание было большим и трудным искусством, достойным настоящих мужчин, требовавшим всей жизни от тех, кто ему отдавался, и имена великих астронавтов стали достоянием истории. Но то, что тогда обусловливалось необходимостью, сегодня в лучшем случае будет забавой, а в худшем – бессмыслицей.
Я был зол и на профессора с его непререкаемой логикой, и на старого хранителя кораблей, и на брата, словом – на весь мир. Однако от своего намерения не отказался: буду астронавтом, что-нибудь и для меня осталось. Профессора я попытался обмануть тем, что ничего ему не ответил, но он, очевидно, догадался о моих мыслях по скромно опущенным глазам.
– Значит, ты все-таки хочешь стать капитаном дальнего звездоплавания? – настойчиво спросил он.
И я, несмотря на данную себе клятву молчать, невольно выпалил:
– Хочу!
Профессор сначала широко раскрыл глаза, потом рассмеялся. Смеялся он долго. Наконец заговорил серьезно:
– Это правда, что ты недавно перегрыз зубами свинцовый кабель?
– Правда, – мрачно ответил я.
Хотя никто из взрослых не выразил ни малейшего восторга по поводу этого поступка, я все же гордился им.
– Зачем ты это сделал?
– На спор, – ответил я, еще больше мрачнея.
– Ты очень упрям... Я слышал об этом от других, а теперь сам вижу. Гм!.. Что ж, может, со временем успокоишься... А пока почитай Руфуса...
Мурах смотрел на меня строго, но подвижные брови ясно говорили, что он на моей стороне. С этой уверенностью в душе я попрощался с профессором, потому что через несколько дней мне нужно было попасть в Институт скоростных полетов.
Это были годы горячих споров, годы активной подготовки к первому полету за пределы Солнечной системы. По всему земному шару возникали специальные учреждения, в которых добровольцы подвергались тяжелым и опасным испытаниям: никто не знал, как будет воздействовать на человеческий организм скорость, превышающая 10 000 километров в секунду. А ведь было уже очевидно, что ракета, которая полетит на ближайшую звезду, должна двигаться по крайней мере в десять раз быстрее.
Я отправился в Институт скоростных полетов, расположенный неподалеку от нас, и предложил свои услуги в качестве добровольца. Я и раньше нередко видел одетых в белое работников таких институтов. На левом рукаве у них была нашита эмблема института – маленький серебряный луч. Они пользовались большим уважением, подобно самым известным людям науки и искусства.
В институте ко мне отнеслись с подчеркнутой любезностью, в которой, однако, ощущался и определенный навык: вероятно, добровольцев, подобных мне, им приходилось принимать по нескольку десятков в день.
Помимо горячего желания, у меня, естественно, не было никакой специальности; со мной попрощались тогда с заверениями, что если я буду хорошо учиться, то через пять лет могу явиться вновь и тогда меня допустят к вступительному экзамену.
