– Говори, Ирьола.
– Видишь ли, я немного догадываюсь, почему ты прибыл к нам один. Ты не любишь выбирать и всегда хотел бы и то и другое, когда возможно лишь одно... Ну, теперь-то ты клянешь меня на чем свет стоит?
– Знаешь, нет. Не кляну.
– Это замечательно. Послушай, это ведь ты победил Мегиллу?
– А какое это имеет отношение...
– Прямое. Ты победил всех, правда?
– Да.
– Дай-ка руку.
Взяв мою руку, он потянул меня назад. За камнем, на котором мы сидели, высился другой. Оглянувшись, я увидел уходящий ввысь широкий склон, по самую макушку усыпанный скальными обломками. Сбегавший по расселине ручеек сверкал серебристой змейкой. Ирьола чуть подтолкнул меня под локоть к следующему камню. Но я не ощутил холодной шероховатой поверхности – пальцы прошли сквозь камень, как сквозь воздух, и уперлись в гладкий металл. Я понял. Именно здесь и проходит граница сада, тут кончаются настоящие деревья и скалы и начинается видение, вызванное волшебством видеопластики: далекие леса, пасмурное небо, горы над нами. Все.
– А это что струится? – спросил я, указывая на змеившийся вверху ручеек, казавшийся началом пенившейся внизу, на камнях, воды.
– Под нами самая настоящая вода, ты можешь купаться в ней сколько угодно, – ответил Ирьола, – а там, выше... что ж, скажу твоими же словами: «Великолепная иллюзия».
Он отпустил мою руку. Зрелище было необычайное: рука до самого локтя вошла в камень, которого в действительности не существовало. Зрение лгало осязанию.
Я вытянул руку обратно, иллюзия восстановилась в прежней полноте.
Когда мы совсем уже выходили из парка, я спросил инженера:
– Откуда ты меня так хорошо знаешь?
– Я тебя совсем не знаю, – возразил он. – Я говорил тебе сегодня то, что недавно говорил самому себе.
– И все же ты знаешь обо мне...
Он улыбнулся так, что я не закончил фразы.
– Кое-что, конечно, я о тебе знаю, но это нечто совсем иное. Мне ведь нужно знать. Я властвую над машинами, но людям я товарищ.
– Ты говорил о состязаниях по бегу. Разве здесь можно бегать?
– А как иначе? Вокруг парка идет беговая дорожка, и неплохая к тому же. Будем бегать... и, может быть, ты сумеешь победить меня, хотя я в этом совсем не уверен... Я бегаю на более короткие дистанции: на три и пять километров. – Он посмотрел на меня, лукаво улыбнулся и добавил: – Если очень захочешь, то победишь и меня...
Мы замолчали. И, только выходя из лифта на четвертом ярусе, Ирьола заговорил вновь:
– Все это слова, и больше ничего. Мы говорим – будет трудно. А догадываемся ли мы, что это значит? Цивилизация расслабила нас, как тепличные растения. Мы полненькие, здоровые, румяные, но не закалены достаточно, не прокопчены в дьявольском дыму!
«Что это у него всё дьяволы на уме?» – мелькнуло у меня в голове, но вслух я сказал:
– Ну, не такие уж мы тепличные растения, как ты говоришь, а полненьким тебя и вовсе не назовешь.
– Посмотрим, как там будет, все еще впереди. Ну а пока будем делать свое дело, правда?
В знак согласия я закрыл глаза, а когда открыл их, Ирьола уже исчез, словно его умыкнул один из дьяволов, которых он поминал. «Исчез, как будто и сам он – всего лишь видеопластическая иллюзия», – подумал я, и мысль эта вызвала у меня горькую улыбку.
Спросив информатора, как пройти в больницу, я отправился туда.
Вновь короткая поездка в вагончике сначала вверх, затем по длинному наклонному колодцу между молочными и опаловыми стенами. Коридор, ведущий в больницу, был намного уже, чем галерея, протянувшаяся над парком. На стены золотисто-кремового цвета с голубыми рисунками словно бы падала солнечная тень листвы. Окон не было. Черт побери, как это делается?! Ведь эти тени листьев на стене еще и колебались, как от ветра. Неожиданностей здесь было много. Некоторые – на мой вкус – выглядели слишком театрально.
