– Да вот думаю, куда нам для начала направиться.
Он взял меня под руку. Пройдя несколько шагов, мы остановились перед изображением домика под соломенной крышей, на которой сидел в гнезде тоже нарисованный белый аист и, забавно выгнув шею, смотрел на нас.
– Вот здесь живет Руделик, – сказал Тер-Хаар, останавливаясь. – Я хочу, чтобы ты с ним познакомился поближе. Он того стоит.
– Это тот самый?..
– Да, знаменитый специалист, атомный физик. Позволь, пожалуйста.
Он открыл дверь. Мы оказались в небольшой передней, в конце которой была другая дверь. Историк пропустил меня вперед. Я вошел и сразу же остановился, потому что меня окружала темнота. Слегка подталкиваемый коллегой, я сделал еще шаг и замер в изумлении.
Прямо передо мной на черном как смола, усеянном звездами небе высились круто уходившие вверх ребристые скалы, то черные, то белые – как раскаленное железо. Иссеченные вершины скал образовывали дугу, опоясывающую горизонт, и совсем низко над этой каменной пустыней висел тяжелый голубой диск Земли. Я сразу узнал лунный пейзаж. Под ногами у меня лежала скала, вся в мелких трещинах; в шести шагах от меня она обрывалась, как обрезанная ножом. Там, между двумя скалами, свесив ноги в пропасть, удобно расположился молодой человек лет двадцати с небольшим, в сером домашнем одеянии. Увидев нас, он приветливо улыбнулся и встал.
– Где это мы находимся? – спросил я, обмениваясь с ним крепким рукопожатием.
Тер-Хаар тем временем подошел к самому краю пропасти. Пейзаж, открывающийся отсюда, был потрясающий. Стена, вся в черных ямах и шероховатых выступах, гигантскими ступенями уходила вниз; в нескольких сотнях метров ниже из нее выступали острые гребенястые зазубрины, поблескивавшие на солнце; дно пропасти, покрытое мраком, было невидимо.
– Мы на северном скате Галлея, – сказал Руделик, – отсюда открывается самый лучший вид вон на ту стену.
И он, протянув руку, показал на освещенный солнцем обрыв, покрытый тонкими черными трещинами, с выступающей в пустоту грибообразной нависью вершины.
– Неприступная стена! – сказал я с неподдельным уважением. Во мне проснулся альпинист, вернее, селенист; я не раз участвовал в восхождениях на лунные горы.
– К сожалению, пока – да, – сказал Руделик и снова улыбнулся, на этот раз чуть печально. – Я четыре раза ходил туда с братом. Но все еще не сдаюсь.
– И правильно, – сказал я. – Там козырек, пожалуй, выступает метров на тридцать?
– На сорок, – уточнил Руделик. – Теперь я думаю, что если бы попытаться подняться в пятый раз вон там, где виднеется небольшая впадина... Видишь?
– А может, она упирается в тупик? – заметил я и шагнул вперед, чтобы повнимательнее рассмотреть это место, но физик виновато улыбнулся и остановил меня, взяв за руку.
– Дальше нельзя, набьешь шишку! – сказал он.
Я опомнился. Мы ведь были не на Луне!
– Ну и что ты теперь здесь делаешь? – спросил я.
– Да ничего. Просто смотрю. Меня это место зачаровало. Что же вы стоите, садитесь, пожалуйста. Вот здесь, – указал он на выступ над пропастью.
Мы последовали его совету.
– Хорошее у тебя жилище. – Я улыбнулся, не отрывая взгляда от первозданно жуткого лунного пейзажа, напоминавшего внезапно окаменевший и застывший навеки вулкан. В пяти километрах под нами, окруженное хребтами, лежало дно кратера – мертвое, плоское, иссеченное расселинами.
– И мебель приличная, – добавил я, постучав по скале, которая отозвалась, как сундук, гулким эхом.
