– Ах, Параша! ты мне возвратила жизнь. Чем благодарить тебя?
– О благодарности после – теперь пойдемте! – Параша накинула на себя капот, князь – шинель, и мы втроём пустились к Саше. Бедняжка сидела в углу, плакала. Яков, подбоченясь, утешал её по-своему, как умел.
– Саша! – воскликну я. – Вот друзья мои! Мы спасены! Пойдем наверх!
– Куда?
– После узнаешь…
Она дала мне руку, посмотрела с видом благодарности на покровителей, встала, хотела идти и сказала:
– Антоний, я не в силах подняться на лестницу – и…
– О! мы вам поможем! – подхватила её Параша. – Яков, ступай за креслами.
Мы посадили Сашу, и общими силами принесли в горницу кухарки. Услужливая Параша позаботилась о ней, раздела девушку, положила на свою постель. Князь принёс вино, которое всегда имел в запасе, уговорил Сашу выпить полрюмки, – это вскорости подкрепило её силы и произвело сон. Сделав все нужное Саше, принялись за меня, осмотрели голову, скулу и бок; все три части находились в дурном состоянии, и доказывали твердыню десницы г-на Тумакова.
Мы спешили. Наступал день. Параша всем распоряжалась, завязала мне голову, приложила к щеке тёплой золы, бок натёрла спиртом и в заключение сказала:
– Теперь подите, ложитесь в постель. Утром скажете, что ночью вы шли впотьмах, оступились, упали с лестницы, ушиблись; выставьте свидетелями меня, князя и Якова.
Благоразумная Параша устроила дело; я поцеловал спящую Сашу, и потащился за князем.
– Ну, брат! Девочка хоть куда! – сказал мой услужливый товарищ.
– Друг мой! Если б ты знал её душу! Это ангел…
– Верю, верю – выпей стакан вина и ложись спать: тебе нужен покой.
Голова моя снаружи и внутри столь расстроилась происшествием той роковой ночи, а побои так коверкали, что с помощью приятеля я насилу смог раздеться, и когда в доме зашевелились, я уснул.
В десять часов утра, от шума многих голосов я проснулся, – смотрел на окружающих мою кровать и слушал: г. Шарон, Туанета, несколько товарищей, князь, приятель Лестов и Параша, спорили с одним человеком важной наружности.
– Говорят вам, он впотьмах упал, ушибся – вот и всё! Мы приложили к щеке припарку, завязали голову, натерли спиртом бок… дали вина; и ему стало лучше. Не троньте его, пройдёт и без лекарства. Да вот он проснулся, спросите сами.
– Я никогда не спрашиваю больных, – протяжно отвечал питомец Эскулапа, нюхая табак из золотой табакерки. – Я своё драгоценное время не трачу на пустые, бесполезные расспросы; мне стоит пощупать пульс, взглянуть на язык, лицо, заметить дыхание, – и болезнь открыта; я сажусь, прописываю рецепт, и лечу.
– Да говорят вам, прежде надо осмотреть, не повре…
– А я вам повторяю, он в горячке, это видно по красноте лица, сильному жару, и всем прочим признакам. Ушиб и испуг произвели горячку; за нею непосредственно следует разлитие желчи, воспаление лёгких, гангрена – и через два часа смерть! Теперь, в ожидании консультации, мы откроем ему кровь, не более полной глубокой тарелки; ко всем повреждённым местам припустим по двадцати пиявок, на затылок поставим шпанскую муху. Пожалуйте чернил и бумаги – я пропишу микстуру; ее должно принимать через каждый час по две столовые ложки, чтоб мокроты не могли подняться, усилить воспаление в голове, и скорым обращением очистить желудок – а там увидим, нужна ли операция? Впрочем, это самые невинные, умеренные средства, без которых не отвечаю за его жизнь.
