Со всею немецкою гордостью барон подступил к изумленному Розальму, осыпал его надутыми приветствиями и, показав на портреты, начал перечислять свою родословную.
– Так, сударь! – продолжал хозяин: – Я могу смело уверить, что фамилия моя самая древняя, но время поглотило родоначальника с потомками, это одни остатки. Вот это первый: он оставил хронологическую ветвь Хунгер-Штольцев. Портрет писан в Крестовый поход. Он причитался в родстве знаменитому Годфриду, королю Иерусалимскому, следующий за ним привёл в ужас потомство Саладина. Этот воин с большим крестом, в малолетстве служил певчим папе Римскому, потом кардиналом, и наконец, стал полководцем Крестовых рыцарей. Эта девица причиталась в родстве первосвященнику, и по женскому колену произвела множество потомков в нашем роде, под другими фамилиями. Я со временем покажу вам родословную и герб, они ясно удостоверят о нашем происхождении. Так, сударь, часто по целым дням я рассматриваю эти драгоценные памятники, беседую с ними, восхищаюсь древностью рода и горжусь, что могу оставить единственной дочери моей столь богатое наследство.
Тут барон снова начал перечислять имена предков со всеми подробностями, с обозначениями художников, которые имели счастье писать их портреты. Рассказ продолжался долго, Розальм начинал уже скучать и раскаиваться, что заехал в эту портретную галерею. Хозяин не замечал скуки гостя и продолжал с жаром свою хронологию, и над каждым портретом, который казался оборваннее других, над тем он более трудился с его описанием.
Терпение оставило соседа и он уже решился откланяться. Вдруг вошла повариха в виде каммер-юнгферы, и, сделав книксен, просила в гостиную, где дамы ожидают завтракать.
Худощавая баронесса с толстою сестрицею едва привстали с дивана (если так можно обозначить доску с перильцами, обитою за несколько лет цветною кожей). Розальм поздравил хозяев с приездом, и занял место в середине высокоименитой фамилии барона. Супруга с сестрицей, показались ему не умнее, и заглушили рассказами о столице, родстве, случаях, большом знакомстве. В это время подали трубки, и завтрак, весьма сходный с мебелью и портретами. Барон оказал честь, выпил первую рюмку кислого вина за здоровье гостя; дамы, подражали ему; все происходило важно, неторопливо. Розальм благодарил, и подумал, что сидит в Немецком театре, где во всяком действии пьют, едят и курят табак.
Скучное для Розальма положение внезапно переменилось приходом молодой баронессы. Он оцепенел от удивления, увидев стройную, прекрасную девицу, не старше семнадцати лет.
– Юлия – сказала мать, – этот господин наш сосед; он имеет честь посетить замок! Поблагодари его за учтивость!
Девица приятно поклонилась, сказала несколько слов. Розальм подошел к ней, разговор стал живее. Юлия воспитывалась в столице в модном пансионе мадам Тру-Тру, бывала в обществе, и умела занять гостя.
Время летело, Розальм восхищался разговором прелестной девицы, тафельдекер[8] доложил, что кушанье подано. Он с охотою согласился отобедать с ними, подал руку Юлии, барон – супруге, а сестрица с моськой заключили церемониальный ход в столовую.
Картофельный суп и жаркое с разными салатами, составляли весь обед. Розальм сидел напротив баронессы, не касаясь блюд, насыщался ее взорами и – учтивость его понравилась девице. На вопросы Розальма она отвечала с улыбкой, что не думала в деревне встретить столь приятное развлечение.
