– Помню, – кивнул юноша. – Но это не бремя, для меня это словно настоящее благо.
– Много ты понимаешь, – хмыкнул Старейшина. – Если благо от бремени отличить не можешь.
Торвальд нахмурился: – Вы не понимаете, там, где я рос, я никому был не нужен, а здесь меня кормят, одевают, учат…
– Так вот какова твоя цена? Чистые портки и ломоть хлеба? – отец Тирис громко усмехнулся. – Хорош служитель, ничего не скажешь, а придет злой дух и скажет, идем Торвальд, я тебе кушанья небесные подам, да портки нежнее шелка и забудь, как звали нашего будущего Хранителя.
– Да зачем вы так! – повысил голос юноша и тут же осекся, встретившись с твердым взглядом старца. – Я совсем не про это, я про жизнь мою сложную в детстве!
– Ну ты поплачь еще, – вздохнул отец Тирис. – Пожалей себя бедного несчастного, так ведь поступают слабые люди. Ты ведь ни разу не пожалел свою мать, которая я уверен сама не доедала, иначе ты бы просто не выжил, ты не пожалел отца с братьями за их тяжелый труд, ты даже не знаешь, что это такое, но ты пожалел себя. Это ли не слабость?
Торвальд запыхтел и опустил голову.
– Твой мир сынок слишком беден и скуд. – Продолжил Старейшина. – Твой рот слишком много говорит, а твои чувства бьют фонтаном, тогда как места подумать у тебя не остается. Видимо твое место в коровнике, а не в великих залах. Ты ничего не понимаешь.
– Но я хочу! – излишне эмоционально среагировал юноша. – Я хочу знать, я хочу научиться, я хочу понять! Мне мало того, чему меня обучил отец Рендол. Я уже сам начал составлять мази и отвары, и моя мазь быстрее лечит сырую язву, чем рецепт отца Рендола. А моя посуда! Вы видели мои чашки? Они не хуже этих, а те, что делает отец Каис… да от его ложек можно оставить занозу на языке. А книги? хотите послушать? Я уже бегло читаю на иллиритском, могу на слух переводить дарийский, а в священном писании времен первой матери я сам разгадал ключ к чтению, отец Рендол сам сказал, что у них на него ушли годы. Я хочу учиться, я хочу знать больше, почему мне этого нельзя? – Торвальд соскочил с табурета. – Почему я убираю и выбрасываю навоз, если я знаю, что это лучшее средство для отопления и согрева, коровьи лепешки нужно просто хорошо просушить и сложить к зиме, а они смеются словно я глупец какой-то.
– Сядь на место, – холодно прозвучал голос старейшины, и юноша мгновенно повиновался.
Отец Тирис мягко поглаживал свою бороду взирая на смущенного юношу: – А главные заповеди монаха ты так же хорошо знаешь?
– Конечно, – тут же отозвался Торвальд. – Послушание, смирение…– начал повторять он и тут же осекся. – Я понял, я веду себя недостойно, – констатировал он и густо покраснел. – Но как же мне быть? – уже тише произнес юноша. – Как быть если я понимаю то, что они нет? Я ведь люблю наш храм, я на все готов для него, не за портки и хлеб, я правда готов, но ведь и они готовы… Я не знаю…
– Ты слишком молод и горяч, – строго произнес старейший. – Ты изучил науки, они дались тебе легко, это благо, но не стоит лететь вперед, упуская не менее важные вещи. Послушание и смирение могут сыграть более важную вещь на твоем пути, чем шлифовка ложек или изготовление мази. Всему свое время.
– Но почему, – Торвальд нахмурился. – Почему если я могу, разве не благо если я смогу приносить больше пользы?
Отец Тирис гневно вздохнул: – Ты думаешь ты особенный? Или весь совет не сможет разобраться без сопливого юнца? Какая от тебя польза, что ты рвешься к тому, чего толком не понимаешь? Кто мы? В чем наша главная миссия?
