Джедсон схватил его, отрезал лоскуток, подверг его обычным проверкам, а под конец вынул из-под микроскопа и подпалил спичкой.
А потом выругался.
– Прах его побери, – сказал он. – Все ясно! Это вовсе не новое творение, она просто реанимировала старую тряпку.
– Ну и что? – сказал я. – Подумаешь!
– А? Арчи, подучился бы ты хоть немножко! То, что мы видели, творческой магией и не пахнет! Это платье… – он схватил его и встряхнул, – реально существовало где-то и когда-то. Она заполучила его частичку – нитку, а то и пуговицу и, применив законы гомеопатии и смежности, создала его подобие.
Я его отлично понял, потому что сам пускал в ход этот метод. Как-то раз я построил на собственной земле временную трибуну – пригодную для парадов или атлетических соревнований, – используя самые лучшие материалы (без железа!) и самых квалифицированных рабочих, причем исключительно старыми способами. Затем я распилил ее на кусочки. По закону смежности каждый кусочек оставался частью структуры, в которую когда-то входил. По закону гомеопатии каждая часть была потенциально всей прежней структурой. Я брал подряд поставить трибуны на Четвертое июля или для зрителей циркового шествия и отправлял на место парочку чародеев, снабдив их кусочками по числу трибун, которые требовалось поставить. Они накладывали на каждый кусочек суточные чары, а когда отпадала надобность, трибуны исчезали сами без всяких хлопот.
Накладка вышла только один раз. Ученик чародея, которому было поручено наблюдать, как трибуны исчезают, и подбирать изначальные кусочки для дальнейшего употребления, поднял не ту деревяшку. И в следующий раз, когда мы ее использовали для съезда паломников, на углу Четырнадцатой улицы и Вайн-стрит вместо одной из трибун возникло четырехкомнатное новехонькое бунгало. Могли бы выйти неприятности, но я приколотил на него объявление:
И поставил трибуны по обеим его сторонам.
Однажды загородная фирма попыталась перехватить у меня заказы, но одна их секция рухнула то ли из-за брака в прототипе, то ли из-за халатности чародея, и несколько человек получили травмы. С тех пор в этой области я практически сохраняю монополию.
Вот почему я не понял реакции Джо Джедсона на то, что произошло.
– Ну какая разница? – не отступал я. – Это же платье или нет?
– Платье-то платье, но не новое. Этот фасон где-то зарегистрирован и, значит, уже не мой. И даже если она использовала мою модель, мне требуется совсем другое. Я могу изготовлять дешевле и лучше, не прибегая к этому способу, не то я бы его давно использовал!
Блондиночка пришла в себя, увидела платье и воскликнула:
– А, мистер Джедсон, значит, у меня получилось?
Он объяснил, что произошло. Лицо у нее вытянулось, и платье сразу испарилось. Джедсон потрепал ее по плечу.
– Не принимай близко к сердцу, детка, – сказал он. – Ты устала. Завтра попробуем еще раз. Я знаю, у тебя получится, только не надо нервничать и изводить себя.
Она поблагодарила его и ушла с медсестрой. Фельдштейн рассыпался в извинениях, но Джедсон сказал, что это пустяки и он ждет их завтра в то же время.
Когда мы остались одни, я рассказал ему о том, что произошло со мной и как я внушил посетителю, будто обладаю даром ясновидения. Джедсон засмеялся.
– Как бы тебе не пожалеть, что его у тебя нет… ясновидения, хочу я сказать, – заметил он уже серьезно. – Неприятная перспектива. А ты уведомил Бюро Береженого Бизнеса?
