Бабушка помыла чашку и вышла из кухни. Махта сидел и ковырял рагу. Есть перехотелось. Раз бабушка его предупредила, значит, родители уже обсуждали, с кем заключить сделку.
Вечером Махта оправился гулять по пустынным улицам Караре. Когда у большинства людей рабочий день заканчивался, шумные улицы становились свободными, все расходились по домам. Рассматривать здесь особо нечего. С затуханием Башни стали разгораться фонари, то тут, то там торчащие из стен. Воздух пах свежестью и становилось прохладно. Махта дошел до бань, а потом и до выхода из города. Он поднялся на поверхность, посмотрел на Караре, который в это время суток давал о себе знать лишь смутным бледным заревом над поверхностью земли. Парень прошел еще немного, чтобы добраться до заветных стен. Ему были нужны стены сада. Еще лет пять назад на одном из праздников, он понял, что может зайти в сад по верху стен. И он нашел маршрут, который лежал не через дома людей, а через места, где люди работали, а на ночь покидали помещения. Потому Махта с легкостью шел по этим стенам и совсем скоро добрался до нужного ему дерева, по которому он спускался в сад. Сторожа сада всегда спали в это время, волноваться было не о чем. Махта сел на стену, посидел минут пять, прислушиваясь к тишине, схватился крепко за ветку и спустился по дереву вниз. Ходил он в этом саду в одно и то же место – на лавочку, где рядом пели птицы. Очень редко с этого места можно было увидеть кусочек луны, случайно пробивавшейся сквозь тучи. Но в этот день было темно. Только птица заливалась пением, которое разносилось по округе.
Махта смотрел на место, где каждый год на праздник солнца сидит Зура. Ей нравится это место, но она не может сюда прийти, когда захочет. Здесь она не сможет сделать многое из того, что хочет. Махта еще не знал, какую участь ей приготовили родители, но он подозревал, что это будет не та работа, о которой она мечтала. Зура расспрашивала его о том, что он делает на своей работе, что делает на работе Руби, встречал ли он работающих женщин. И ему было смешно от таких вопросов, но не сегодня. Сегодня он думал о другом. Тогда, двенадцатилетняя девочка, которую они нашли в пустыне, о чем она думала? О чем думала, что так жадно вцепилась в эти книги и идею о учебе и работе? Она ведь боялась. Понимала. Знала, что с ней не будут играться? Знала. Конечно, знала. Не каждые родители будут спрашивать своего ребенка, чего он хочет, что же говорить о чужой семье. Она все понимала. А Махта задумался об этом только сейчас. Его работу ему дал отец, и хотя он начал работать достаточно рано, он не умел ничего кроме того, чему его научил Руби. Махта знал, где брать товар и кому его продавать. Он не знал, чем занимаются на кораблях, хотя и ерничал перед бабушкой. Отец наверняка захочет женить его на дочери одного из своих лучших покупателей, чтобы дело процветало и везде были знакомые люди. Так происходило со всеми, кто жил здесь. «Если бы мы вели себя иначе, мы бы не удержались в этой части города и стали бы бедными», говорил ему Руби, когда Махта начинал с ним спорить. Сейчас Махта чувствовал себя букашечкой, которая обязана сидеть в своей норке. Если он выползет из этой норки, его сожрут. Но внутреннее чувство, которое было с ним столько, сколько он себя осознает как отдельного человека, и постепенно разгорающееся, сейчас полыхало в его груди жарким пламенем. «Не хочу. Не хочу делать то, что меня заставляют делать. Не хочу», – думал он и только изредка до его сознания доносилось прелестное пение птицы. Никогда он не видел эту птицу и не знал, какая она, но ее пение говорило ему, что она прелестна, как бы она ни выглядела.
