– Как ты согласилась прийти, я же безразличен тебе..
– Да, безразличен. Я могу уйти, прямо сейчас. Это Лика настояла. Говорят, ты при смерти?
– Ты это открыто говоришь? – расширил он зрачки.
– А ты не в курсе?
– В курсе…
– А кого мы пытаемся обмануть? Меня? Чувство жалости вызываешь?
Он ухмыльнувшись смотрел.
Через полчаса я почувствовала, что там, в этой спальне, катастрофически не хватает воздуха. Дурманящий аромат, меня словно душил, сносил с ног. Подошла к окну, раздвинула плотные, коричневые шторы. Кое-как открыла дверь на решетчатый балкон и повеяло осенней сыростью, даже ветер задувал брызги мелкого дождя в помещение. Затем вернулась на место. Он следил за каждым моим движением, не отводя глаз.
– Не поможешь расстегнуть пуговицы рубашки? – прошептал он.
– Не помогу, – ответила я.
Да, он и правда выглядел не очень хорошо. Страшненький. Лицо безжизненное. Позже с небольшими паузами, он по очереди расстегнул пуговицы пижамы, сел, медленно стянул ее с себя. Его кожа, была настоль бледной, было впечатление, что в нем протекает не кровь, а молоко. На фоне бледного лица выделялись вытянутые, серые, именно, серые в этом помещении глаза, со впалыми глубоко посаженными, тоненькими веками. Кошачьи зрачки.
У него было крупное телосложение, но он был очень худой, сухой, я сказала бы. Ребра и сосуды проступали сквозь кожу. А еще он слегка сутулился, и вытягивал шею, наверное, это особенность многих высоких. Он посидел пару секунд и было заметно, ему не хватало сил. Cнова прилег.
– Я не смогу здесь сидеть вечность. Зачем, ты сказал матери, что хорошо чувствуешь себя в моем присутствии? Тебе нужно лечение. Я в этом вопросе не понимаю ничего..
– Лечение от чего? – cпросил он, натягивая одеяло на грудную клетку.
– У тебя есть врач.
– Он не слушает меня. Заставляет думать, как он.. – остановился он, отдышаться.
Внезапно, в помещение вошла его и мать и побежала закрывать дверь балкона. К этому времени аромат масел развеялся и комната наполнилась свежестью, на светлой коже его появился румянец и небольшой блеск в глазах.
– Ты что натворила, он же простудится, – прибежала она и стала настойчиво его укутывать одеялом, как младенца. К слову, мне не понравились ее интонация и поведение. Он пытался задержать непостоянный взгляд на мне, боясь упустить из виду, но веки его постоянно тяжелели..
Я поднялась и направилась к двери.
– Не надо, – прошептал он. – Еще пять минут, прошу..
Мать озлобленно взглянула меня:
– Ему уговаривать тебя? Не видишь, как плохо ему.
А я не поняла, я что и виновата? Надо было послушать Давида. Эта Лика непонятная, какая-то.. Какая важная тетя, ты смотри…
Итого, я вернулась и села на свой стул. Он дремал все это время в моем присутствии. Мне показалось у него замедленное дыхание. Я взяла его запястье и начала считать, частоту сердечных ударов и они были, правда малы.
– Мне кажется ему плохо, – выкрикнула я, ладонь холодная.
Мать его так и стояла у окна, скрестив руки, будто не слышит.
– Я говорю у него слабый пульс, что с ним? – повторила с упреком.
– Он под воздействием препарата. Врач его ввел в это состояние. Он почти вышел из-под контроля. Пару лет назад его практически ввели в вегетативное состояние.
– По причине?
– Это уже не Ваше дело, – ответила жестко она, зажав губы.
Не мое, так не мое. Вообще странно все, на секунду я подумала, что эта женщина, наоборот, не лечит, а калечит его такими методами.
