Но для меня главными были акробаты. Я с нетерпением ждал их появления на арене. А потом следил за каждым их движением, пытаясь запомнить последовательность и в уме разучить каждый трюк. Идея повторить всё дома возникла сама собой. Увидев, как ловко всё делает Адамчик, я подумал, что тоже так смогу, и стал пытаться проделать те же трюки самостоятельно во дворе. Но во дворе выполнять цирковые движения было неудобно и больно – падать в грязь было куда менее приятно, чем на мягкую стружку цирковой арены. Однако я сумел отработать ходьбу на руках и специальный кувырок, заканчивающийся стойкой на руках. Я научился отжиматься, стоя на руках, и пружинисто прыгать с ветки одного из деревьев. Упражнялся я на глазах у матери, но она не обращала на меня особого внимания. Мать была постоянно занята, ведь она руководила домом.
Отца же дома не было почти что никогда. Сразу после переезда в Киев он устроился работать на леденцовой фабрике, на отличную работу, которая обеспечивала нам вполне сытное существование, что в те голодные годы было спасением. Работал отец много и время семье уделял мало. Но так как учился я всегда хорошо, то был предоставлен сам себе и ошибочно считал, что моя судьба отца мало интересовала.
В 1924 году я поступил в техникум. По бумагам, подделанным, как я уже упоминал, мне было 13, но на самом деле едва исполнилось 12.
Миша в тот год женился. Свадьбу устроили еврейскую, с хупой, с раввином, но сделано было всё втихую, чтобы не пронюхали антисемиты-соседи. Мать и отец старались не афишировать свою приверженность к религиозным традициям. Михаил женился на еврейской девушке из благополучной киевской семьи. Их сосватали – Михаил был красивым и умным, да ещё и из рода Коэнов, так что выбор у него был богатый. Мать шушукалась с соседками, наводила справки и остановилась на Саре Плессерман. Мне кажется, что матери нравилась не сама невеста, а будущая тёща Михаила. Они с матерью Сары стали неразлучны и часто сидели в саду и вместе вязали.
Невеста брата мне совсем не понравилась. Меня раздражали её выпученные коровьи глаза. Она казалась недостойной Михаила, моего умного старшего брата, которого я любил и которым восхищался. Я не понимал, как эта чужая девушка вдруг станет важнее для Михаила, чем я или родители. «Ведь она нам никто!» – думал я, разглядывая Сару. Она же не обращала на меня никакого внимания, а влюблённо держалась за Михаила и таинственно молчала. После свадьбы Михаила мать как-то притихла и успокоилась. Мне казалось, что она очень сильно переживала за своего старшего сына. Устроив же его судьбу, она перестала постоянно крутиться с местными женщинами, общаться с соседками. Как-то она подозвала меня к себе.
– Мордко!
Мать называла меня так в исключительно редких случаях. И я застыл в ожидании.
– Теперь Михаил уже живёт отдельно. Петя работает на фабрике, и ты у нас остался за старшего, – объявила мне мать.
Я кивнул, хотя для меня это известие было неожиданным. Я совсем не собирался стать старшим братом в семье и считал, что так и останусь в середине, раз кроме меня есть ещё и Пётр. Но Петя пошёл в деда Герше, он был весельчаком и кутилой, и мать никак не могла на него положиться.
– Так что вот, Мордко, мой милый мальчик, – мать погладила меня по голове и улыбнулась, – ты уж, пожалуйста, следи за Изенькой. И за Илюшенькой. Они ведь ещё маленькие совсем.
