Мой звёздный час настал, и случилось это так неожиданно, что я даже не понял, что произошло. Неуверенной походкой двинулся на арену. Я так давно мечтал об этом моменте, и теперь, когда он настал, у меня было ощущение передвинутой реальности. Будто мой мир перевернулся, и я уже видел себя со стороны. Вот идёт фигура, я вижу себя с высоты, мне 12 лет, я одет в обыкновенную одежду, но знаю, что она не помешает мне прыгать и упражняться, показывать трюки. Вижу маленькую фигурку Изи, который семенит рядом, а потом отстаёт, и даёт мне пройти вперёд. И Адамчик, который стоит, упершись руками в бока, и остальные акробаты, которые тоже смотрят на меня. И Игнат Клементьевич, сидящий с краю, но так, что ему всё отлично видно. Я смотрю на себя сверху и начинаю парить и прыгать так, как ещё никогда этого не делал. Я летаю, стою на руках, выполняю невообразимые трюки и ощущаю, что моё тело необыкновенно лёгкое и крепкое. Послушное и гуттаперчевое. Все молчат. Мне кажется, что надо продолжить, и я продолжаю, перекручиваюсь ещё раз и ещё, а потом останавливаюсь. Мир замедляется, и я возвращаюсь в своё тело. Я уже не парю над ареной. Теперь я – снова я. На арене, окружённый акробатами. Адамчик смотрит на меня одобрительно, а Изя молчит, но в его взгляде читается восхищение.
Первым заговорил Атаман.
– Ну что, хлопчик, потолкуем? – обратился он ко мне и глазами указал вглубь, за арену, где находились подсобки и гримёрные. – И ты тоже давай, – кивнул Атаман в сторону Адамчика.
Мы проследовали за Игнатом Клементьевичем – первым шёл Адамчик, затем Изя и заключал процессию я. Мысли путались у меня в голове. Я двигался в сторону этого таинственного помещения, где решалась судьба цирка. Мы шли путаными коридорами, и я удивлялся, что никогда не подозревал о существовании этих комнат, когда работал в конюшне. Меня потряс размер цирка, но я быстро потерял ориентир и следовал за Атаманом и Адамчиком. Присутствие Изи меня успокаивало, но у меня создалось ощущение, что мы снова перешли в другое измерение. Запахи чувствовались по-другому, более резко. Кругом царила полутьма, сказочная и дремотная. Мне казалось, что, если Атаман вдруг решит нас тут бросить, мы уже никогда отсюда не выберемся и останемся в этом длинном, запутанном коридоре навсегда. Но внезапно открылась дверь, и мы попали в аккуратную комнату. Окон в ней не было, но внутри горели яркие лампы, и по стенам стояли три сундука с наклейками, какие даются при пересечении границы. Сундуки были древние, видавшие виды, но добротные. Игнат Клементьевич показал нам на один из них, и мы с Изей сели на него рядом. Игнат Клементьевич поместился в кресло, а Адамчик остался стоять у дверей, будто охраняя помещение. Атаман крякнул:
– Беспризорники?
Я молчал. Игнат Клементьевич посмотрел на меня вопросительно, чуть наклонив голову, и тогда я отрицательно покрутил головой. Он хмыкнул:
– Да, понятно, на беспризорников не похожи.
Изя, не привыкший сдерживаться, заёрзал на сундуке, и я остановил его жестом. Изя послушался и затих. Игнат Клементьевич ещё раз вздохнул, и тут Адамчик объявил:
– Его Максом звать. Я его давно уже подметил, он тут крутится постоянно. Хороший парень, крепкий.
– Макс? Немец, что ли? – уточнил Атаман.
– Нет, просто имя такое, не немец, – ответил я.
Я сознательно умолчал о своём еврейском происхождении, надеясь, что мои голубые глаза и правильные черты лица помогут мне сойти за поляка. Или того же немца. Мать часто давала понять, что афишировать еврейское происхождение не нужно, что «антисемиты кругом, им только волю дай», а «свой свояка видит издалека». Это означало, что евреи меня найдут и вычислят сами, а остальным же знать, кто я на самом деле, не нужно. Благодаря моему имени и вполне европейской внешности за еврея меня принимали, только если узнавали моё отчество или же если я сам в этом признавался.
