Некий круглый предмет медленно выкатился из арки. Он светился фосфорическим светом, мягко и укоризненно.
Это была отрезанная голова Берлиоза.
Иван вскрикнул и вскочил. Немедленно вслед за этим фонари погасли, и наступило полное затемнение. Только языки пламени вырывались из-за арок, будто пронесшийся поезд оставил за собой след из горящей нефти. Было видно, как длинная щуплая фигурка мечется по платформе, не зная, что предпринять; гул поезда, против ожидания, не стихал, а висел в воздухе, висел – и вдруг оборвался.
Фигура бездомного поэта возникла в световом луче.
– Профессор, – произнес Иван. – Где вы?
Свет погас. В зале перешептывались.
В абсолютной темноте прошло с полминуты. Потом стало светлее, словно после тяжелой ночи наконец наступило утро; лунные фонари разгорелись в полную силу, сполохи пламени, напротив, куда-то делись. Ничего нехорошего больше не было в «Красных Воротах», и даже буква «М» приняла обычный вид. Вот какой-то человек из массовки будто бы спустился с эскалатора, и поспешил, и скрылся под аркой; другой спустился следом и тоже поспешил.
Третьим был милиционер. Он не торопясь подошел к лежавшему на лавке человеку. Ткнул черной дубинкой.
– А? Чего? – испуганно прохрипел бездомный.
Милиционер стоял над ним, строгий, как ангел смерти. Человек в лохмотьях опустил ноги на пол. Потер лоб грязной ладонью. Попробовал пригладить вихры – не вышло.
– Пройдемте, – лаконически предложил милиционер.
Свет вдруг стал ослепительно ярким. Прожектора били сверху и снизу, с рампы. Это заменяло занавес.
Раздались редкие хлопки. Софиты погасли. Осветители включили люстры в зале.
– Ну ладно, – сказала мне Светка. – Для первого раза неплохо.
Я улыбнулся. В целом всё и вправду было здорово. И костюмы пришлись впору.
Иван Бездомный – ты то есть – пружинисто соскочил со сцены и подбежал к нам, на ходу причесываясь пятерней. Твои глаза блестели.
– Как вам? – теперь ты старался поскорее сбросить рваное пальто из бомжовского реквизита. – Мы немножко недожали в начале. Ничего?
– Савик просто золото, – сказала Светка. – Берлиоз тоже в порядке.
Я глядел на тебя. В мокрой футболке, в джинсах Trussardi ты выглядел поэтично. Нет, я не ошибся с выбором. Только какая-то мелочь не давала мне покоя. Какая-то крохотная неувязка.
– Что это за самостоятельные находки? – спросил я. – Зачем ты звал профессора?
– Я сам придумал, – смутился ты. – Там в сценарии как-то глупо. Он стоит и молчит. Типа в трансе.
– А почему так проникновенно? Он же на твоих глазах человека убил. Надо было орать во всю глотку. Милицию звать.
– Ну… как-то не получилось.
– Да ладно, – сказала Светка. – Все верно. Я тут тоже подумала: Савик же к нему обращался перед тем, как… в общем, нужно было закрыть диалог.
– Поговорить ему захотелось, – сказал я. – Все-то ему слов мало.
– Не ворчи.
Светка тронула меня за плечо. Она была довольна. Мы отрепетировали только несколько картин, но пока что всё шло по плану.
– На сегодня довольно, милостивые государи? – пробасил подошедший Савик Рогозинский (уже без портфеля). Он улыбался. Я пожал ему руку:
– Колечко работает?
– Моя прелес-сть, – обрадовался Савелий. – Да. С колечком засада. Из кармана долго вытягивать… и лампочка включается со второго раза… на али-экспрессе брал?
– Забей, – махнул я рукой.
А ты глядел на бывшего Воланда с восторгом. У Савика было чему поучиться. Он мог сыграть хоть кого: от местечкового хулигана в «Криках» до темного рыцаря Гильденстерна в нашумевшей постановке «Принц Гумберт».
