Тристан Фогт открыл дверь. За ней оказался коридор, пропахший хлоркой. Фогт щелкнул выключателем и молча пошел вперед. Его длинная тень поползла по мучнисто-белым стенам, подергиваясь в свете моргающих лампочек.
– Сигизмунд Браун был педиатром, специализировался на генетических болезнях, – произнес Фогт, поднимаясь на второй этаж.
Его чуть ли не строевой шаг звучал размеренной барабанной дробью.
– Доктор получил разрешение на работу в лагере лично от рейхсфюрера Гиммлера, – веско добавил офицер.
Это Гуго уже и сам раскопал в берлинских архивах. Уроженец Вупперхофа, окончил медицинский факультет, работал в Баварии, в детском отделении государственной больницы Кауфбойрен-Ирзее. В тридцать первом вступил в партию, в тридцать восьмом – в СС. Ветеран войны. Вернулся с фронта с ранением в ногу, тремя поясничными грыжами, которые время от времени надолго приковывали его к постели, и двумя железными крестами. Направлен на медицинскую службу в Аушвиц в звании обершарфюрера.
Гуго остановился на середине лестницы, чтобы дать отдых ноге и перевести дух. Он огляделся, скорее от смущения, чем из любопытства. Под лестницей вдоль коридора первого этажа располагались палаты. Для полевого госпиталя здесь было слишком тихо, а высокая квалификация того же Брауна не позволяла предполагать, будто его послали сюда, только чтобы оказывать помощь обычным заключенным. Что-то не сходилось.
– Доктора Брауна устраивала его работа? – спросил он.
– Разумеется! – Фогт энергично кивнул, серебряный череп на фуражке словно ухмыльнулся Гуго. – По сути, он получил повышение, а не понижение в должности, – добавил оберштурмфюрер.
У Гуго в голове не укладывалось, что ученый мог рассматривать работу в концентрационном лагере как продвижение по карьерной лестнице. Видимо, этот Браун был большим оригиналом.
– Кто обнаружил тело?
– Один из пациентов. – Фогт провел рукой в перчатке по поручню. – Судя по всему, наш доктор поперхнулся кусочком яблока. К сожалению, время было позднее, рядом не оказалось никого, кто бы ему помог. Пациент же заглянул слишком поздно.
– Под пациентом вы подразумеваете заключенного?
– Да, ребенка, – уточнил Фогт.
– Бедняга. Он наверняка перепугался.
– У вас есть дети, герр Фишер?
– Пока нет. Я не женат.
– А у меня был один. – Фогт вздохнул, и гримаса печали превратила его глаза в две лужицы расплавленного свинца. – Дети умеют замечательно справляться с ситуациями, которые пугают взрослых. Между нами говоря, детей Аушвица видом трупа не проймешь.
Они обменялись долгим взглядом. Казалось, офицер собирался сказать о лагере что-то еще, но передумал. Гуго чувствовал себя как на иголках. Он вновь осмотрелся, стараясь уловить царившую здесь атмосферу, и продолжил расспросы:
– Ребенок был пациентом доктора Брауна?
– Нет, Йозефа Менгеле.
– В блоке проживают только дети?
– Детей совсем немного, их привез доктор Менгеле из Биркенау. Палаты первого этажа заняты сотней с лишним женщин-заключенных, подопечных гинеколога доктора Клауберга. Как видите, берлинские болтуны все несколько преувеличивают. Масса врачей жертвует здесь своей карьерой, заботясь о заключенных и их детях.
Несмотря на заверения оберштурмфюрера, Гуго не мог заставить себя не озираться. В окружающей обстановке было нечто глубоко неприятное, отчего по спине бегали мурашки и вставали дыбом волоски на коже. В воздухе что-то витало, словно повсюду разлилась невидимая патока, замедляющая движения. Блок больше походил на морг, чем на больницу.
