Влас задумчиво усмехнулся. Сколько он слышал таких рассказов от бывалых рыбаков и промышленников? Несть числа. Сколько в них правды? Да кто ж знает… кое-что, поговаривают, вовсе даже не выдумка… а кое-что он и сам видел, доводилось…
– Бу! – раздался вдруг за спиной резкий выкрик. Влас опоздал напрячься и невольно вздрогнул. Обернулся, ловя взглядом неуловимое в сумерках движение, успел разглядеть длинную косу, пестрядинный, но в сумерках – серый, сарафан, очелье, память подсказала – шитое золочёной канителью.
Акулина.
Акуля.
Акулька.
– Ага, испугался! – девчонка торжествующе рассмеялась, присела рядом с ним, заглянула в лицо. Глаза её казались карими или даже черными, хотя Влас знал – они серо-зелёные. – Здравствуй, на все четыре ветра, Власий!
– И тебе поздорову, Окулина Спиридоновна, – нехотя ответил Влас, почти не шевельнувшись и нарочито окая.
– Тьфу на тебя! – девчонка своенравно топнула по мягкой, едва заметной по весеннему времени, травке кожаным выступком7. Влас едва заметно усмехнулся – ишь, какова, в домашних выступках по морскому берегу… достатком похваляется. А Акулька уже тормошила его за плечо. – Чего молчишь, как сыч?! Про что задумался?!
– Про Рачьего Царя, – ляпнул мальчишка чистую правду.
– Нашёл про что думать, – повела плечиком девчонка. – Чего думать-то про него?
– Поглядеть бы на него, – не сдержал Влас улыбки.
– Что – совсем дурак? – Акулина даже покрутила пальцем у виска. – Кто живой-то остался, из тех, кто видел его?!
– Да уж остался кто-то, – возразил мальчишка, по-прежнему задумчиво-мечтательно глядя куда-то в морскую даль, туда, где Белое море серебряными волнами переливалось под тоненьким серпиком новорожденной луны. – Кто-то ж про него рассказал… если не брешут люди, вестимо…
Помолчали несколько мгновений – спокойно-рассудительное настроение Власа передалось и девчонке, она притихла, тоже глядя куда-то в море, до которого здесь, у берега Поньги, было всего вёрст пять. Потом спросила, словно невзначай:
– Слышала, ты уезжать собрался?
– Да, – помолчав мгновение, коротко ответил Влас. Говорить не хотелось. Да и не о чем было особо. Отъезд его – дело решённое. И не сегодня решённое.
– В Петербург вроде?
– Туда.
– Отец сегодня котляну у себя собирает, – сказала девчонка вроде о другом, а на деле – всё о том же. – Он тоже прослышал… спрашивал, в море пойдёшь ли?
Влас промолчал, по-прежнему глядя в морскую даль. Ответил, когда Акулина уже перестала ждать.
– Пойду, должно быть.
– А пойдёшь, так хоть пришёл бы! – сказала она, вставая. – А то отец какого другого зуйка8 в артель возьмёт.
Прийти, конечно было надо. Обычай такой.
Влас искоса глянул на девчонку – она смотрела как обычно, с лёгкой хитринкой во взгляде. Не поймёшь, то ль и правда отец ей чего наказал, то ль сама выдумала.
Выдумала, не выдумала, а котляну её отец и впрямь собирал. И показаться, конечно, было надо.
– Можно подумать, котляна двух зуйков не прокормит, – пробурчал, подымаясь на ноги, Влас. – Пошли, покажусь отцу твоему.
Акулина легко пробежала по берегу, прыгая с камня на камень над поросшим редкой травой песком («Коза», – усмехнулся про себя Влас), соскочила на мостовины – широкие плахи из расколотых вдоль брёвен, уложенные на поперечные лаги – из щелей между мостовинами пучками торчала трава. Обернулась к Власу – тот не спеша шел следом, топча траву и песок тяжёлыми броднями тюленьей кожи. Обернулась – и мальчишка на мгновение остановился.
