– Бл…. Ни хрена себе, – донеслось недружное из хвоста, после того как в лицо ожидающим ударила волна раскалённого воздуха.
Кузнецов посмотрел в иллюминатор: машины на поле ещё не было. Десантники с немым вопросом взглянули на него. Он махнул головой, и бойцы спокойно остались сидеть в том месте, куда жара доберётся в самую последнюю очередь. А «новенькие» с московскими проверяющими, несмело затопали по сходням аппарели, ослеплённые беспощадным солнцем и почти нокаутированные тяжелейшим перепадом температуры.
Через пять минут открылась дверь пилотской кабины, на грузовую палубу спустился командир и второй пилот. Увидев пятерых пассажиров, неспешащих покидать ещё не выжженное жаром нутро самолёта, лётчик понимающе улыбнулся:
– Господа, полёт окончен. Командир и экипаж прощается с вами и просит покинуть борт. Машины уже на КПП, сейчас подъедут, – и, поравнявшись с четырьмя «дедами», иронично продолжил: – Что десантура, понравилось ящики грузить? Ща оставлю ещё и на разгрузку. Давай на выход. Нельзя находиться здесь, опасный груз.
– Лететь с ним неопасно, а машину в прохладе дождаться, охренеть как опасно… – пробурчал один из «дедов», и бойцы, лениво собрав свои пожитки, поплелись в хвост.
Экипаж прыгнул в прибывший УАЗик, машина лихо умчалась вдаль.
Пять минут на раскалённой до 80 градусов бетонке лётного поля, для непривычного к жаре сибиряка или дальневосточника – это шок, похлеще нырка в ледяную прорубь. Новенькие, построенные сержантом из старослужащих под крылом самолёта, смотрели теперь на сходящих с борта бывалых военных, со страдальческими лицами и глазами, в которых читался один вопрос: «Неужели здесь можно выжить?».
Машин всё ещё не было. Часовой подошёл к двум полковникам, что прятались в тени хвостового оперения:
– Та полкани. Ходить туда от парель. Нэлза здэс. Граница поста тэпэрь, – чёрный лицом маленький солдат, ростом почти как его автомат с пристёгнутым штык ножом, показал рукой на другую тень – под крылом, и поставил в десяти метрах напротив открытой аппарели табличку: «Стой! Граница поста».
Полковники, сморщившись от жары как урюк, молча перешли к группе построенных бойцов. Те вытянулись. «Деды» – десантники, даже не шелохнулись. Они сидели на бушлатах возле шасси, ожидая, когда колёса остынут после посадочного торможения, и на них можно будет облокотиться. Хотя в душе́, бойцы, конечно, надеялись, что лётчик не обманул, и машины приедут значительно раньше.
– Охренеть пекло, – произнёс один из полковников, обращаясь к Сергею. – И что, здесь так всё лето?
– Ну… не всё, но частенько – да. Бетон ещё. Вы бы свой дипломат убрали в тень.
Полковник подошёл к чемоданчику и переставил его ближе к фюзеляжу. На белом покрытии остались четыре тёмных следа от расплавленных пластиковых ножек поклажи. Полковники рассмеялись, изучая первые повреждения, полученные в командировке, и притрагиваясь к расклеенной чёрной поверхности дипломата:
– Ты смотри, а то сейчас коньячок твой закипит, – пошутил один из них. – Где там эти чёртовы встречающие?!И покурить нельзя… – очень быстро его шутливый тон сменился раздражением.
Прошло уже десять минут. Солнце поднималось в зенит. Тень смещалась, и люди, как муравьи, передвигались за ней. Кузнецов посмотрел на измученных уже «новеньких». Подошёл к ним:
– Сержант, что ты выстроил их, как на строевом смотре? Пусть сидят, а то ещё пару минут и посыпаются аки листики с банного веника. Здесь разрешено ношение формы с расстёгнутой верхней пуговицей и закатанными рукавами. Распорядись.
