Кузнецов улыбнулся:
– Да кто их там знает, хотя, думаю, Вы правы, – он на мгновение призадумался и закончил мысль: – Мне недавно тоже подарили рубаху с вышивкой, сделанной своими руками. Девушка.
Ердоев хитро улыбнулся:
– Сергей Васильевич – это намёк! Особа явно имеет на Вас виды, поверьте моему опыту, – мужчина рассмеялся: – Я дважды женат, и оба раза будущая супруга дарила мне свои вышивания. Жду приглашения на свадьбу! – он громко расхохотался.
Кузнецов смущённо ухмыльнулся, почувствовав себя неловко, и быстро свернул неудобную тему:
– Профессор, я заберу лично ответ на первый запрос. И, если нетрудно, сделайте перевод этого текста без бюрократических формальностей. Я улетаю сегодня и подготовить официальную бумагу уже не успею. Буду очень признателен, с меня молочный улун.
Учёный согласился, выдвинув условие, что при обнаружении подлинников пергаментов, именно ему они поступят для исследования и экспертизы.
Уже стоя перед дверью, когда хозяин кабинета традиционно снял очки и пожимал руку Сергею, тот поинтересовался:
– Скажите. А Вам не показалось странным, что в первом пергаменте речь идёт о Таис, ратующей за Авесту, а второй, вовсе написан женщиной, которая напоминает адресату о необходимости читать авестийскую молитву?
– Интересное совпадение, но я пока об этом не думал, – Ердоев вернул очки на нос, – надо сначала перевести текст и потом изучить его хорошенько. Много непонятных оборотов и собственных имён. Дзета, Никад, Карун…
– Карун? Вы сказали Карун? – Сергей почувствовал, как от волнения у него похолодела спина.
– Да. Там есть фраза: «Карун – золотая крепость». Никогда не слышал такого названия. Я попрошу коллег вместе поработать над переводом. Надеюсь, в результате, что-то прояснится, – Ердоев ещё раз пожал руку офицеру, не обратив внимание, как вспотела ладонь его гостя.
1983 год.
Сергей вышел из здания и направился вдоль узкой аллеи, что предваряла главный вход в институт. Жара к обеду набрала обороты. Неподвижный воздух висел над асфальтом раскалённым маревом, и редкие встречные пешеходы учтиво прижимались к самому бордюру, расходясь друг с другом в узкой полосе тени, образованной кронами тутовника.
Про сегодняшний вылет Кузнецов профессору соврал, никуда он не летел. Нужно было как-то ему обосновать отсутствие запроса. А клепать очередную залепуху, не хотелось. Ердоев привлечёт к работе коллег, те обязательно растрепятся и, не ровён час, информация о несуществующем уголовном деле всплывёт в самый неподходящий момент. Так что время было, и после обеда, офицер рассчитывал успеть сделать ряд важных дел.
Он взглянул на часы. Скоро телефонный разговор, что позавчера был заказан на главпочтамте. Двое суток назад, его агент на индийский номер сообщил дату, когда Джабраилу позвонит «его советский друг».
В конце аллеи, обильно заляпанной раздавленными плодами шелковицы, величественно раскинул ветки грецкий орех. Старое дерево образовывало крупную тень, что гостеприимно встречала входящих на территорию института. А для уходящих она напоминала жирную точку, означающую конец тенистого рая. Дальше всех ожидало свидание с пеклом открытого пространства примыкающей улицы.
Кузнецов встал у границы света-тени. Посмотрел на потемневший ящик из-под пива, на котором утром под деревом, сидел такого же цвета седобородый старик и продавал семечки. Затем, прищурившись, взглянул на залитый солнцем проспект и автобусную остановку метрах в ста. Вспомнив о дороге сюда, когда градусник показывал всего-то +25, сразу отказался от идеи возвращаться общественным транспортом. Пошарил в нагрудном кармане рубашки, достал зелёную трёшку. Недолго думая, решил ехать до центра на такси и уселся под деревом на место аксакала.
