— Она всех за нос любит прикусывать, а потом смеётся, — произношу, вспоминая лица тех, о чьи носы Эля зубки иногда чешет.
— Не порти романтику, Маш, — шипит на меня. — Мой нос был укушен по любви. По великой любви.
— Хорошо-хорошо! Не спорю!
Они и правда безумно любят друг друга. Он дарит ей столько любви и заботы, что это подкупает всех. Даже моего папу, который поначалу вообще не хотел ко мне никого подпускать.
— Маш, не говори отцу о том, что я тебе рассказал, — просит Олег, взглянув мне в глаза. — Он переживать начнёт. По врачам таскать и докучать. Но я это уже проходил. Не хочу больше. Устал.
— Конечно, — тянусь и оставляю поцелуй на его скуле ровно в тот момент, когда в комнату заходит Воронцов. Оглядывает нас, и увиденное шантажиста не впечатляет.
Выпрямляюсь и кофту на себе поправляю.
— Надеюсь, у тебя кроме юбки что-то под низом есть, — оглядывает мои ноги Матвей. — На улице ветер поднялся.
— Там колготы-легинсы, — отвечаю ему.
Его вопрос ни капли не смущает. Его мотивы ясны.
На улице порой и правда холодно в одних платьях и юбках. Но Волкова не разубедить, поэтому рядом с ним я предпочитаю времяпрепровождение в доме.
— Я пойду тогда костёр на улице разведу, — встаёт Олег. — Чтобы после посидеть. И поджечь что-то, — подмигивает мне, намекает, что именно хочет огню отдать.
Работу отца.
Дурак!
У Матвея всё и в цифровом виде есть.
— Ага, — соглашаюсь и провожаю его взглядом.
И все же Волков идеальный мужчина. Спокойный, правильный, заботливый.
Только почему мое сердце начало биться так быстро, лишь когда Матвей зашел? Почему от его вида все внутри сжимается? Почему лишь рядом с ним я чувствую себя собой?
— Говорила с ним? — Воронцов подходит ко мне и садится на место Олега.
— Сразу выполнять задание? — прищуриваюсь. — Ну уж нет!
— Ну уж да, — передразнивает. — Это в твоём духе.
— Говорила, — сдаюсь и через панорамное окно смотрю на Олега, который разводит костёр.
Вспоминаю, как он играет с Элей и со всеми детьми, которых мы встречаем. Прокручиваю в голове слова Волкова и чувствую собственную боль от несправедливости. Такие, как Олег, заслуживают детей. И он прав…
— Олег пока не хочет детей. Говорит, что ближайшие пять лет — точно. Они отвлекают от работы и от отношений.
— Да? — переспрашивает и тоже бросает взгляд на сына.
— Да! Я тебе когда-нибудь врала? — уточняю, и он мотает головой.
— Ладно тогда, — вздыхает. — Я уже себе бог знает что надумал. Даже то, что он болен. Собирался звонить врачу своему знакомому и требовать, чтобы его проверили. Со всех сторон посмотрели и сказали, как вылечить болячку.
— Ты его любишь, — правда больно бьёт по сердцу.
— Он мой единственный сын, — ударяет словами ещё сильнее.
— Единственный, — повторяю и встаю. — Ты сам в этом виноват, Матвей. У тебя мог быть ещё один ребёнок.
— У меня не было выбора.
— У всех есть выбор, — отвечаю важно. — Лишь у трусов его нет.
— Может быть, я и трус, что заставил тебя одну через это всё проходить, — встаёт, чтобы посмотреть в глаза. — Может быть, и трус, что бросил тебя. Но ты не знаешь, что было бы, если бы я не заставил тебя избавиться от ребёнка. Твоё огромное сердце не выдержало бы такого удара. Так для тебя я просто подлец, и тебе больно от моего предательства, но не от того, что ты не можешь ничего сделать, чтобы помочь…
Матвей
— Пап, — обращается ко мне Олег и вручает стакан с выпивкой. Садится рядом и явно поговорить хочет. И я точно знаю, о ком. О Лебедевой.
