Постоял, шепча губами свои незатейливые просьбы – мольбы о благополучной поездке, о благословении, о добром отъезде и возвращении. Прошептал, сказал “Амень” и пошёл к себе на покой, в свою, на эту ночь, каюту 10218, железный замок которой открывался бумажным ключом.
На верхней левиной койке была табличка: “Пользуйтесь лестницей”.
Леви понадеялся на свой рост и “спортивность”, полез, но не сумел с первого раза одолеть подъёма, спрыгнул обратно на пол, а потом, со второго раза, всё же одолев, перекатился на спину и облегчённо вздохнул:
– Ну вот, день иссяк.
В другой ситуации непросто было бы заснуть в такой сплошной железной коробке, неряшливо выкрашенной в больнично-белый цвет, подобный настоящему архаичному сейфу, но усталость дня, впечатления, семейные перипетии, переезды, так властно надавили на веки, что он почти сразу погрузился в глубокий морской сон, подобный последнему виду из иллюминатора – чёрному, непроглядному мессиву моря и неба, зловеще беззубому и безмолвному, и заснул. До завтра.
– Тебе Сережа Кундер звонил.
– Да, мама. Давно о нём ничего не было слышно. А чего он хотел?
– Рассказал, что его выписали из психиатрической больницы, где он находился на обследовании и лечении. Там ему поставили диагноз «Шизофрения», и “выдали” вторую группу инвалидности.
Теперь вот ему не надо будет работать, как он и мечтал когда-то в детстве, печально подумал Леви.
– Что он хотел, мама?
– Ничего. Просто интересовался, где ты и, как у тебя дела.
– Надо зайти к нему.
– А надо ли?
Мама всегда берегла Леви от неблагожелательных, как ей казалось, знакомств. Совершенно справедливо. Но от всех сберечь всё же не сумела. Из всего класса той злополучной школы номер двести шестьдесят восемь, Сережа был, наверное, самым лучшим кандидатом в приятели, но и то только на фоне учеников этой школы. Он не хотел учиться и заниматься каким-нибудь трудом. В трёхкомнатной квартире вместе с ним жили бабушка, мать и брат. Брат долго маялся в поисках работы, но потом всё-таки пристроился инкассатором на Железной дороге. Женился, родил девочку и умер, в раннем для этой распространённой болезни желудка, возрасте. Серёжа остался один с матерью и бабушкой. С чёрного рынка он приносил редкие пластинки, ставил их на свой патефон, и на полной громкости с открытым окном слушал днями напролёт “космическую музыку” разных зарубежных исполнителей. Леви изредка заходил к нему, звал пройтись по городу:
– Пойдём, Серёга, чего дома сидеть? Смотри, во дворе погода какая чудная!
Серёга сначала собирался было прогуляться, надевал кроссовки, но в последний момент передумывал:
– Знаешь, давай в другой раз? Я сейчас музыку немного лучше послушаю.
Они не виделись уже очень давно, и вот, теперь это безрадостное сообщение. Леви приехал к маме из за границы, где он находился много лет. Мало чего радостного за это время произошло в Петербурге, в “их” районе – в основном вещи неутешительные и печальные. И не только в семье у Кундеров.
И тем не менее, навестить парня надо, не сказав вслух, чтоб не растраивать маму, подумал Леви.
Последний этаж глухой питерской парадной серого дома-колодца. Звонок в окрашенную суриком дверь:
– Кто там?
– Здраствуйте!
Дальше за дверью слышится оживление и прокуренный голос безошибочно называет точные левины данные вплоть до домашнего адреса и телефона. Потом дверь резко распахивается и легко узнаваемый Серёжа своей скороговоркой приглашает Леви внутрь:
