В первые дни осады завладеть Лотосом не представлялось возможным, ибо беженцы жили довольно далеко от уцелевших жилых зданий дипломатических миссий, одно из которых принадлежало Соединенным Штатам. Однако со временем число разрушенных жилищ росло. И пришлось перевести сначала женщин, а затем весь международный дипломатический персонал в здание английского посольства, самое большое и самое удобное для обороны. Люди разных национальностей расселились по своему усмотрению вокруг него в домиках, принадлежавших ранее принцу. Однако выполнить задание Цзы Хи все равно пока представлялось проблематичным: женщины жили по два-три человека в больших комнатах, и произвести обыск в вещах юной американки не было возможности.
– Нужно действовать по-другому, – заявила Пион однажды в конце изнурительного дня. – Шанс представится нам, если мы выманим девушку за пределы укреплений и сдадим ее нашим. Надо чтобы она заговорила!
– Мне это кажется трудным, – возразила Орхидея, – ведь все выходы из отрезанного лагеря хорошо охраняются.
– Возможно, но у меня есть одна идея…
Больше она ничего не сказала, а ее собеседница даже не попыталась узнать больше.
Планы, задуманные Пион, как и сама миссия, возложенная на них, потеряли для Орхидеи все свое значение и смысл через несколько дней.
Война, осада, «боксеры», смерти…
Орхидее трудно было увязать эти страшные картины с интригами и слезами императрицы. В ее сердце навсегда запечатлелась сцена, лишавшая ее разума, такого ясного, лишавшая ее рассудительности и мудрости.
Это произошло в вестибюле госпиталя, и Орхидея всякий раз при воспоминании об этом испытывала восхищение и смущение одновременно.
В тот день какой-то солдат принес в госпиталь китайскую женщину, насмерть перепуганную «боксерами», которая, не в силах снести даже мысли о том, что с ней могло произойти, попади она «боксерам» в руки, совершила попытку самоубийства. Солдат, проходя мимо приоткрытой двери лачуги, увидел ее, висящую на балке, и бросился внутрь, чтобы снять. Убедившись, что она еще жива, но будучи не в силах привести ее в чувство, он решил обратиться к доктору. Увы, доктор Матиньон был срочно вызван на баррикаду Фу, а посему пострадавшую до прибытия более опытной медсестры доверили Орхидее.
Вспомнив уроки, полученные во дворце, она не без труда поставила женщину на колени, затем принялась забивать ей ватными тампонами рот и ноздри. Она начала уже закреплять все это бинтом, как вдруг чья-то сильная рука грубо оттолкнула ее, да так сильно, что она потеряла равновесие и рухнула на пол. Одновременно с этим раздался возмущенный голос:
– Вы с ума сошли! Хотите совсем добить эту несчастную?
Слова принадлежали европейцу, и он прекрасно изъяснялся на китайском языке, но это отнюдь не смягчило гнев Орхидеи, возмущенной тем, что кто-то вмешался в тот момент, когда она совершенно искренне пыталась помочь пострадавшей.
– А разве не так надо делать? Часть ее души уже отлетела, и нужно любой ценой помешать уйти тому, что еще осталось… А значит, надо закрыть все отверстия и…
– Никогда не слышал большей глупости!
Тут подоспела медсестра – баронесса де Гирс, жена русского посланника. Незнакомец доверил ей больную, которую, к счастью, терапия Орхидеи еще не успела отправить в мир иной. Затем он повернулся к девушке, пытавшейся подняться с гримасой боли на лице. Она была потрясена. Он улыбнулся, глядя на растерянное юное личико:
