Маневры памяти (сборник) - страница 47

Хочется поставить точку. Приведенные примеры забавны только потому, что не грянул первый залп. Иначе каждое из перечисленных обстоятельств стоило бы жизни не сотням, не тысячам, а, возможно, миллионам людей. И одной из первых погибла бы, несомненно, подводная лодка «раскладушка», поскольку какой разговор мог быть о проблемах шума или бесшумности какой-то рядовой лодки, если речь шла о том, чтобы через сына угодить такому отцу… Неужели не наградит? Наградит!

Типов людей, конечно, бесчисленное множество. Есть даже такие люди, которые идут за своими учениками в газовые камеры, если это – судьба учеников. И такие, что добровольно работают в лепрозориях. И тех, и других Бог создает поштучно. Более распространены те, кто из десяти заповедей соблюдает половину, а то так и две-три, но все же соблюдают. Есть люди, которые считают себя вправе не жить там, где все исковеркал их отец, по той причине, что с отцом они согласны не были (внутренне). Пусть другие живут здесь дальше, если хотят, а я уеду. Санитар кой в этой больнице я работать не собираюсь. К этому типу людей мы отнесли бы Светлану Аллилуеву.

Но что сказать по поводу того человеческого типа, к которому принадлежит Сергей Хрущев? Участник событий, полностью включенный в замыслы того круга людей, что стояли у власти в СССР тридцать лет назад, явный вдохновитель своего отца по части миллиардных трат на ракеты в нищей стране, он теперь переезжает в страну, на которую были нацелены когда-то им же создаваемые ракеты. И будет, конечно, и здесь и советником, и экспертом, и консультантом. Военного противостояния сейчас нет, но ведомства, занимающиеся сбором информации, остались. Не бездельничают же они! Не смогут же они пройти мимо такой фигуры! А вы там, в России, – колупайтесь.

Очень, очень сложная фигура – Сергей Хрущев.

Весной 1994 года, когда писалась эта статья, я невольно вспоминал, конечно, не только лодку-«раскладушку». Годы моего пребывания в Высшем военно-морском училище как раз попали на хрущевское царствование. О том немом бешенстве, в которое пришли военные политорганы в связи с ХХ съездом, я услышал лишь много позже. Но о том, кем хотел при помощи этого съезда представить себя Н. С. Хрущев всему миру, чем, на мой взгляд, этот съезд в действительности был, и каким сантиметром, как теперь уже всем видно, были отмерены сверху дарованные после этого съезда гражданские свободы, скажу, если придется к месту, несколько позже. Тогда же, в середине пятидесятых, наше военно-морское училище, я имею в виду курсантскую массу, в гораздо большей степени потрясли, к примеру, взрыв и гибель в Севастопольской бухте линкора «Новороссийск». А большая политика, так нам казалось, вершилась где-то очень далеко от стен училища, и нам, признаться, не могло и в голову прийти, что очень скоро дело дойдет и до нас.

В выпуске 1954 года Ленинградского Нахимовского училища было 20 медалистов. По существовавшему положению медалисты имели право выбора высшего училища, и в тот год девяносто процентов из закончивших с медалью пожелали иди в самое трудное из всех инженерных училищ – «Дзержинку» (Высшее военно-морское инженерное училище им. Дзержинского). Да при том еще на самый свирепый факультет – на кораблестроительный.

Каждый из нас при этом думал о себе, разумеется, как о будущем светиле кораблестроения, не меньше академика А. Н. Крылова. Одним словом, жезлы в ранцах были маршальскими. Но и «Дзержинка» в те годы по уровню выпускавшихся специалистов слыла среди военно-морских училищ чуть ли не Сорбонной. Что же касается корфака, то высоколобость читавшихся на этом факультете курсов по строительной механике, гидродинамике или теории корабля с конца 1940-х была уже такой, что не привлекала, а отпугивала. Дошло до того, что факультет стал недобирать желающих, и случившийся в 1951 году недобор был восполнен «комсомольским», то есть принудительным, добором из принятых в гражданские вузы. При Сталине это было просто – забрали, переодели, и посмей рот открыть. Другое дело – таких выучи. Эти горемыки по годам были для нас старшими, но мы с жалостью и, что говорить, слегка презрительно на них смотрели. Преподавателям не удавалось скрыть, что со старшими курсами (когда наш был первым) они маются. Мы же сразу стали считать Инженерный замок (тогда корфак «Дзержинки» занимал только что отремонтированную после военной разрухи его часть) чем-то вроде масонской ложи кораблестроения. И занимались яро. Дым, можно сказать, шел. Мы действительно попали туда, куда стремились. Да только рано обрадовались. На флотах что-то происходило, и вскоре нам сообщили, что корабелов выпущено намного больше, чем требуется. В связи с этим после третьего курса половину из нас в приказном порядке перевели на электрофакультет. Среди переведенных оказался и я. За три недополученных на электрофаке года нас переучивали два месяца. Невообразимая каша в головах стояла весь следующий год.