Стала сполошно рыться в ней, потом – на стол – высыпала все содержимое и перебрала его своими трясущимися длинными пальцами.
«Ну вот и ломка!» – подумал Ким.
А Ада тем временем кинулась к телефону.
На полушепоте произнесла:
– У меня пропал шприц!
И через минуту дверь, открытая ключом снаружи, впустила Захара, Матвея и Бальтазара.
Они все поочередно покопались во всем, что было в ее сумочке, потом немец на чистейшем русском языке сказал:
– Что же ты, подлюка, натворила?
Мосейко – по телефону – набрал какой-то номер.
– Давид! – произнес. – Глянь под столик, за которым мы сидели, нет ли там одной вещицы. Нет, я подожду.
Кубрин нервно, но молча ходил по комнате. Бальтазар, кривя губы, сменял одну гримасу на другую.
– А вдруг он… – кивнул Матвей на Кима.
Но в это время что-то ответили Мосейко, и он, положив трубку, пояснил:
– Ты выронила его в ресторане и раздавила своей поганой туфлей.
– Как же я могла… – пролепетала Ада. Но ее никто не слушал.
– Что будем делать? – спросил Бальтазар.
– Съездить за новой дозой… – начал было Мосейко, но Кубрин его перебил:
– Он на тот час проснется, и – пиши пропало!
– Тогда давай будить, – решительно произнес Бальтазар. – Вы все уходите, но через пятнадцать минут я вас жду.
Он уселся в уголок и закурил сигарету.
Когда все трое выметнулись из комнаты, он включил музыкальный центр и, постепенно прибавляя громкость, вдруг заметил, что лицо Кима вздрогнуло и по нему как бы зашарили мыши. (Вот что значит в юности играть в самодеятельности.)
Присовокупляя к музыке свой свист, Бальтазар подошел к изголовью Кима.
И тот чуть отщелил глаза.
– Ком! Ком! – сказал Бальтазар.
– В самом деле ком! – вскричал, садясь на диване, Евгений Иванович, выуживая из трусов полотенце. – Но как он туда попал?
Бальтазар сказал какую-то длинную немецкую фразу, и Ким притворно заозирался, ожидая, что ему сейчас ее переведут.
– А где все? – спросил он. – Куда делась Ада?
Но тут сошлись два, как он понял, актера. Потому как Бальтазар, или как там его, балдевато глядел ему в лицо, действительно изображая если не глухаря, то уж наверняка недоумка.
Ким довольно бодро поднялся и сходил в туалет.
И только идя оттуда, чуть подкачнулся и, схватив голову обеими руками, произнес:
– Вот был бы ты человеком, похмелил.
Бальтазар продолжал глядеть на него с бесстрастной тупостью.
И тогда Евгений Иванович пощелкал себя по гландам:
– Выпить найди чего-нибудь!
И тут Бальтазар неожиданно закивал, засуетился, подошел к телефону. Говорил долго и нудно. И Ким, махнув на него рукой, стал разгуливать по комнате.
И в это время раздался звонок в дверь.
Пока Бальтазар открывал, Ким выудил из обшлага рубашки еще одну таблетку против опьянения и, разжевав ее во рту, проглотил.
Пришел Мосейко.
– Ну, живы? – спросил он.
– Да почти, – ответил Ким. – Голова только трещит.
– Это дело поправимое, – сказал он и извинился: – Мои апартаменты не показались слишком убогими?
– Да ничего, все нормально, – ответил Евгений Иванович и вдруг перешел на пьяное откровение: – Только знаешь, не помню, как засунул я себе полотенце под яйца. Ты уж им не вытирайся.
– Я ему переведу эту смехотину? – кивнул Захар на Бальтазара.
– Да не нужно, а то обсмеет на всю Германию.
Он помолчал и спросил:
– А чего это он тут со мной оказался?
– Да он тоже был такой, как вы.
И Мосейко показал на разобранную кровать.
– Вон там валялся. – Он тоже принизил голос: – Да еще обблевался. Тьфу!
