Мания. Книга вторая. Мафия - страница 51
Рядом сонно вскричала какая-то птица. Прочертила полукруг летучая мышь, и стихи, словно камень, сторгнутый с меловой горы напротив, покатились вниз, соря искрами метафор:
И вот – ключ к себе найден.
Он перечитал стихотворение. Наверняка оно понравится Светлане. И может, восполучит ответ.
С этим и вошел в дом, где его ждало более прозаическое бдение. Он входил в мир своих записных книжек.
Ранее он не думал, что все динамично может накопиться не только где-то внутри его, но в тех самых блокнотах, которые были свидетелями его исканий.
И сразу он напоролся на фразу, которую вычитал у лидера левых меньшевиков Юлия Мартова. Вот что он писал в своих «Мемуарах»: «Мы не согласны с «аракчеевским пониманием социализма» и «пугачевским пониманием классовой борьбы», вытекающим из попытки большевиков «насадить европейский идеал на азиатской почве», но не будем ни в коем случае участвовать в разгроме пролетариата, хотя бы он и шел по ложному пути».
Это все – бредни. Пока не запахло властью, все имели умные позиции. Но как только в их кровь проник микроб повелевания, все улетучилось с неимоверной скоростью.
А вот, что писала лидер «левых» эсеров Мария Спиридонова: «Программа нашей партии и пути ее ясны и прямы. Через отказ от всяких соглашательств и коалиций с коим бы то ни было империализмом, через классовую борьбу трудящихся, против классовых врагов – помещиков и капиталистов, через восстание и через Интернационал – к победе над войной и над эксплуатацией мировой буржуазии, к завоеванию социализма…»
И уже грех не процитировать тоже «левого», только коммуниста Николая Бухарина: «Свержение империалистических правительств путем вооруженного восстания и организация международной республики Советов – таков путь к международной диктатуре рабочего класса».
Если широко трактовать все вот эти высказывания, они, конечно, в истории цивилизации вряд ли выльются только в одну политическую судьбу. И те, и другие, и третьи дошли до абсурда от того, что политическую судьбу народа, на котором паразитировали, видели только в физическом уничтожении того большинства или меньшинства, кто не исповедовал их бред.
Ленин не мог развить свою мысль по простой причине, что его произведений никто не читал. Условия обоюдного восприятия не соблюдались даже среди друзей, потому как всякое гуманное отношение понималось как слабость духа и измена идеалам революции. А капиталисты в то же время чуть ли не в открытую заявляли, что мир – это неприбыльное предприятие.
Поэтому груз истории равномерно лег на всех, кто с ней хоть как-то соприкоснулся. Потому как пока одни занимались бесплодными уговорами, другие – искусственно – вызывали межэтническую напряженность. А где этого учинить не удавалось – начиналось и безжалостное вооруженное вторжение.
Модели правового урегулирования, имеющие веские основания стать всеобщим законом, которые наверняка поимели бы всеобщую поддержку, не приняло научное сообщество шарлатанов, которое прорвалось к власти с лозунгом, что государством должна управлять кухарка.