– Можете не возвращать! – Фира сделала такой жест рукой, как улетающая птица крылом. И птице, и Фире ничего не было жаль.
– Да, я теперь понимаю, что вы его знали. И как знали! Но, Фира, он у вас похож скорее на другого человека…
– Игоря? – устало спросила Фира.
– Вы и Сиринова знали?
– В доисторические времена.
– Он сейчас в Москве… недавно приехал, – проговорил Одя, стараясь не смотреть, как меняется лицо у Фиры – вспыхивает, бледнеет, как она в волнении кусает губы…
И тут раздался звонок.
– Это он! – в ужасе проговорила Фира. – Я чувствую! Знаю! Я не возьму трубку!
– Возьмите же, Фира!
Одя подбежал к телефону, снял трубку и подал ее застывшей Фире. Она приложила ухо к трубке и с минуту молча слушала. Потом сказала звенящим голосом, зло и надменно:
– Я не хочу тебя видеть. Никогда. Ты слишком поздно обо мне вспомнил.
И повесила трубку.
– Это Сиринов? – спросил Одя, прекрасно понимая, что о таких вещах не спрашивают.
Фира не ответила, села на продавленный диван, стоящий в углу, и разрыдалась. Одя стоял рядом, не понимая, что делать. И сделал самое бестактное – задал вопрос, который его мучил:
– Фира, простите, но неужели вы от него ушли… из-за этой диссертации, которая… ну, которую ему не дали защитить?
– Кто вам сказал?
Теперь она и с Одей разговаривала зло и надменно.
– Ушла, потому что ушла. Потому что захотелось, поняли, глупый мальчишка? Кто в силах удержать любовь? Надеюсь, читали Пушкина? Надоел этот бесконечный сумрак. Надоело, что небо вот-вот упадет на землю.
– Да, мой Учитель – совсем другой, – вклинился Одя. – Он веселый, жадный до жизни, он эпикуреец по привычкам, хотя и живет очень скромно. Странно, что он одинок.
Конец ознакомительного фрагмента.
