МАНУЛ: история одного одиночества - страница 17

На зеленой тетради теперь лежала пачка листов – мои письма, которые я запихнул в карман пиджака, выходя из квартиры, все мои откровения, о которых я не могу говорить при жизни. Я всегда старался относиться к чувствам других с заботой, не вынуждая их оправдываться передо мной за принятые решения или сказанные слова; я не хотел говорить о серьезном в глаза – только сарказм, только шуточки, только о наболевшем, но не о личном. Откровенных разговоров я старался избегать – слишком трудно говорить душой. Слишком больно доставать закопанные в ней обиды и признавать собственную глупость переживаний. Поэтому я выблевал все накопленное за долгие годы на бумагу, и сейчас она – эта внезапная, немного странная и незнакомая мне женщина – перелистывала запачканные моими страданиями страницы, внимательно вчитываясь в их содержимое. Может, мое любопытство и задержало меня на балконе? А может я просто сыкло, и мое желание покончить с собой всего лишь желание? Она зажала сигарету губами, поднесла зажигалку, прикурила, и, ничего не комментируя, просто продолжила читать.

Они все курят, гадалки эти. Сначала я думал написать это со знаком вопроса, но потом передумал. Они все курят. Вся их жизнь – это дым, в котором они видят ответы на вопросы. Иначе зачем столько курить? Я сам пробовал сигарету только однажды, в шумном детстве: мы с толпой дворовых приятелей и собак шли с речки в какой-то деревне под Москвой, в которую родители свозили нас на лето, чтобы мы не болтались в душных дворах и на городских стройках. Мне предложили затянуться – ничего я не понял: дрянной вкус, горечь в горле, запершило, и я раскашлялся. Совсем другое дело кальян. Его я могу. Забить чашу некрепкого табака, чтобы не закружило голову и не бросило в жар, растопить на газовой плите три кокосовых угля и раскурить так, что комната наполнится дымом. Я особенно люблю, когда огромное дымовое облако, возникая передо мной, застилает взор и медленно растворяется. Мне кажется в этом сама суть курения кальяна – облака. Заливаю колбу водой, добавляю молока, чтобы вкус получился мягче, и курю. А рядом обязательно стоит половина кружки черного чая с тремя ложками сахара. Так вкуснее. И курить, и чай к месту – смачивает горло и губы. Выдыхая облако дыма, я представляю себе, что оно, окутывая, обличает какое-то невидимое существо, сущность, которая стоит передо мной и наблюдает. Ей неведомы земные проблемы, бесконечная суета, человеческие слабости – сожрать что-нибудь на ночь, например. Эта сущность насмехается над моей привычкой отложить всю работу и завалиться на диван, чтобы помечтать о какой-нибудь красотке, которая никогда не сможет быть рядом со мной, потому что у меня нет яхты и «Ролекса». У такой обязательно длинные ноги, грудь не меньше четвертой, ярко-красный раздельный купальник и в руке бокал шампанского, причем всегда почему-то наполненный, на лице довольная улыбка: ну еще бы – она же на яхте! Интересно, какая она в постели? Такая же отвязная, как и на палубе после двух бутылок «Дом Периньон»? Она же ведь на яхте зачем? Чтобы это было круто, чтобы завидовали, чтобы жизнь удалась хотя бы на время заплыва. А ночью – она спит; всю ночь как в люльке ее укачивает неспокойное море, погружая в самый глубокий, самый крепкий «виайпи» сон. А я ночью люблю будить. И если бы у меня была яхта, я бы все время получал по роже от сонной девицы, потому что люблю трахаться в полусне.