Кабинеты замов находились, как и его, на пятом этаже. Первым, к кому зашёл, был заместитель генерального директора по быту. Это был среднего роста пузатый человек лет сорока пяти, с землистым лицом и большой родинкой посередине лба, по прозвищу Официант – он устраивал застолья для своих и приезжих начальников, включая министерских. Он вечно что-то жрал. Когда бы к нему ни приходили, он что-нибудь да жевал, а на столе всегда находилась какая-нибудь снедь. Мусорная корзина зачастую была доверху наполнена обёртками от конфет, ореховой скорлупой, кожурой и огрызками фруктов. Едой от него несло за километр. Марабу его не уважал, часто подшучивал и называл Пентюхом.
– Здорово, Пентюх! – Марабу вошёл в кабинет без стука. – Всё жрёшь? Когда ж ты нажрёшься…
На столе у Официанта громоздилась куча грецких орехов и скорлупа от них. Он давил орехи в ладонях, один о другой. Официант очень удивился, увидев главного инженера объединения у себя в кабинете, и даже от неожиданности открыл рот, набитый орехами. Никогда прежде тот к нему не заходил. Марабу подошёл к опешившему Официанту и замахнулся на него рукой. Тот от испуга пригнул голову и быстро заморгал. Испугался не понарошку, а по-настоящему. Это обрадовало Марабу. Он поддел средним пальцем подбородок Официанта, остальные пальцы собрал в горсть и резко дёрнул руку вверх. Послышался громкий щелчок. Взяв саечку за испуг, Марабу быстро осмотрел стол и подошёл к вентиляционной решётке.
– А ну-ка, Пентюх, подойди-ка сюда, – потребовал он.
Официант, держась за рот и кривясь от боли – он прикусил себе язык, когда Марабу брал саечку, – встал с кресла и приблизился.
– У тебя, Пентюх, вентиляция работает?
– Не знаю, Леонид Кузьмич, – прошамкал Официант, всё ещё держась за рот и дожёвывая орехи.
– А ну-ка подставь руку к решётке. Дует?
– Не знаю, Леонид Кузьмич. Вроде нет.
Марабу встал сзади Официанта, ещё раз внимательно осмотрел стол и стены в надежде обнаружить мух. Их не было. Он взмахнул рукой и с силой по касательной ударил по толстой заднице.
– Ой! – вскрикнул Официант от жгучей боли.
Марабу рассмеялся:
– Ну ладно, Пентюх, жри свои орехи, а я пошёл.
Как только Марабу оказался в коридоре, настроение у него резко упало. «Куда мухи подевались? – думал он, оглядывая стены. – Даже у Пентюха нет, а ведь там настоящий рай для них. – Марабу нащупал мухобойку. – Соскучилась, родимая».
И тут же услышал голос мухи-царицы: «Когда ж ты, проклятый садист, насытишься нашей кровушкой! Нашёл удовольствие – убивать… Подлый злыдень. Нет страшнее зверя, чем человек».
«А может, они неспроста исчезли?» – подумал Марабу, холодея от ужаса.
Следующий, к кому зашёл, был замгендиректора по капитальному строительству. Звали его Петром Петровичем. Был он не выше Марабу, но не в пример тому широкоплеч и коренаст, с короткими русыми волосами, с короткой же шеей. Говорил всегда громко, почти кричал и через каждые два-три слова почти матюкался. Он не произносил матюки до конца, а говорил только одну или две начальные буквы. Вроде бы и не матерился, но, когда озвучивал первые буквы непечатного слова, всем было не только ясно, что это за матюк, но и весело. Марабу с Петром Петровичем было легко и комфортно. Он видел в нём родственную хамскую душу, прощал грубые выходки и был с ним почти на равных.
– Здорово, Петрович! Как дела? – поприветствовал Марабу.
– Как в порту, сахар в жопе, ху во рту. Здорово! – ответил Петрович, вставая с кресла.
