Гигантских размеров паук невозмутимо покачивается перед входом: откуда вы, незваные? В свой мир я не приглашал.
Но мы идем мимо, муж тащит огромные пакеты с поклажей, а мои поноски не крупнее пуделиных – я по этим разломанным ступеням даже с пустыми руками поднимаюсь осторожничая, словно таясь. Уж очень все хлипкое, хрупкое, как истонченные косточки кого-то, отдавшего Богу душу столетия назад.
Этот дом – прикосновение к бывшему, которое уже почти неосязаемо, но почему-то продолжает жить и посылать свои вести тем, кто дерзнет побыть рядом, прикоснуться, припасть.
Вот оно, нутро дома. Снимаем с рук главную поклажу ― огромного городского кота, и он немедленно вспоминает свое прошлогоднее блаженство. Породистый хвост вздымается опахалом, и новый пуховый обитатель в один прыжок преодолевает то самое пространство, где я, не имея удали бродить по местным просторам, буду медленно кружить весь следующий месяц. Боевой клич домашнего любимца звучит как «муррра – ваша жизнь», да так в городе и переводится, но тут, несомненно, исполняется иначе.
«Мирррр, – воркует кот. Он и так размером с двух крупных котов, а тут еще больше увеличивается, растет на глазах, пропуская врачующий воздух деревни через каждую шерстинку. – Мирррр вам, веррррные мои слуги. Вы сумели угодить своему властелину!»
Непостижимо, отчего ему, не ведающему свободы, так нравится здешняя жизнь.
Комната загромождена нашим скарбом, мы выходим на улицу и вдыхаем аромат вечерней липы и густой запах молока, наплывающий плотными волнами со стороны фермы.
И как будто бы не было ни печали, ни лени трогаться с места. Очарованный край забирает внимание, обращает к себе и веру, и душу, и сердце.
Но надо разбирать вещи.
Возвращаемся в дом, я слушаю, как скрипят ступени, каждая что-то рассказывает, у каждой свой голос.
– Ах, некоторые вовсе не против, чтобы по ним походили ногами, – смущается первая.
– Разве это тяжесть, ощутить чье-то тело, если ты изнемогаешь от одиночества? – размышляет вторая.
– Я еще крепка, мой голос самый звонкий, но и самый глубокий, – кокетничает третья.
– Нас скоро сожгут? – тревожно бьет чечетку четвертая.
– Я помню руки огня, не бойся, это вовсе не страшно, – утешает ее пятая и добавляет: – Да и не так уж скоро, видишь, они снова приехали жить.
– Кроме огня есть и другие обращения, и мы перейдем своими путями во что-то новое, что сейчас от нас скрыто, – немного нудно философствует шестая.
– Ах, это еще далеко за горами, – беззаботно радуется седьмая, – вот увидите, никакой конец света нам не грозит!
– Разговорились, болтушки, – шутливо журит их восьмая, самая главная, потому что она не просто ступень, но и пол перед дверью в сени. – То-то я уже подзабыла, как звучат ваши голоса…
Восемь ступенек в дом. Несчетное количество раз мы шагаем по ним туда и обратно за этот вечер. Дом постанывает, кажется, даже стены расходились, не особенно прислонишься. С радостью подставляет себя под банки и ведра больше ни на что не годная печка. Прокашливается старый шланг, по которому только что погруженный в колодец насос гонит в дом воду, ведра наполняются живой водой и туда сразу же погружается блаженная физиономия кота.
«Пьющая кошка воды не оскверняет», – я помню, от кого эту мудрость слышала. Так говорил один человек, любитель кошек и монастырей. Люблю людей, у которых истории есть истории на любой случай.
