– Взаимно, Дашенька. Ты тоже должна быть Сенькиной крестной.
– А когда ты думаешь его крестить? – спросила Даша. – Тоже весной?
– Нет, я хотела раньше. И простуды я не боюсь – он у меня такой болявый, что один насморк ничего не убавит − не прибавит… Тут дело в другом…
– В чем же? – удивилась Даша.
– Понимаешь, у олигархов принято так: если крестины, значит, пир на весь мир, полный дом гостей. И все будут смотреть на ребенка: как он, какой он? Если малыш весь в сыпи, да еще будет гримасничать, Сашка меня потом со свету сживет!
Сашкой, точней, Александром Александровичем, звали Людмилиного мужа, нефтяного магната.
– Неужели для него чьи-то пересуды важнее здоровья ребенка?
– Нет, конечно. Если бы вопрос стоял так, что либо пересуды, либо здоровье сына, Сашка пошел бы на любое унижение. В этом я не сомневаюсь. Но поскольку Сенька какой есть, таким и останется, мой любезный олигарх требует показать его в наилучшем свете. А я все никак не могу выбрать момент…
Даша опять промолчала: ей смутно чувствовалось, что обе они в данном случае неправы. Крещение ребенка важнее неудовольствия мужа, важнее возможной простуды… тем более что Сергей Григорьевич говорил, что малыш не простудится… якобы это невозможно потому, что от всех негативных факторов его будет ограждать благодать Святого Духа, которая сходит на человека при крещении! Каких же еще гарантий можно желать… Однако Даша не могла ничего с собой сделать – ей страсть как не хотелось раскутывать маленького Олега в холодной церкви. Хотя почему в холодной? Наверняка, там есть отопление… И все равно лучше подождать до теплых дней, на всякий случай. Ведь она не совсем отказывается крестить Олежку, ни в коем случае! Вопрос только в том, чтобы отложить на какое-то время…
– Ладно, Дашуня. Ты будешь ждать до весны, а я попробую раньше. Еще попробую Сашку своего убедить – может, он согласится не праздновать крестин во всю Ивановскую… И тогда мы с тобой, как говорят в народе, покумимся: ты мне будешь кума, а я тебе.
– Неужели вправду кума? Как-то звучит – как в детстве, когда мы учились сказки читать…
– …и басни, – подхватила Людмила. – Там тоже: кумушка-лиса… Ну ладно, Дашуля, значит, насчет этого мы договорились. А теперь скажи, какой прикорм у тебя идет?
Они поговорили о том, что Даша еще раз в день кормит Олежку грудью, а в другие часы – молочными смесями. Людмила, у которой от переживаний испортилось молоко, но которая тем не менее не признавала искусственного вскармливания, наняла Сеньке кормилицу. Обменявшись последними новостями, подруги попрощались.
После разговора с Людмилой Даша ощутила потребность подойти к кроватке, где спал Олег. Она уже долго не видела своего сыночка – целых десять минут, пока говорила по телефону. А для нее стало потребностью видеть его постоянно.
Олежка спал, уткнувшись в подушку. Даша чуть-чуть повернула его головку в чепчике, чтобы полюбоваться крутым лобиком, пуговичным носишкой, примятыми щечками. Весь он был теплый и чуть влажный со сна, агукнул, не просыпаясь, и вновь вернулся к своим неизвестным матери младенческим сновиденьям. Счастливая Даша замерла над кроваткой: вот теперь все в ее жизни встало на свои места. Больше ей ничего не надо: только это замкнутое пространство, этот теплый мирок, где их только двое, мама и малыш. Правду сказать, Даша не спешила с крещением еще и потому, что ей не хотелось никуда ходить, ничего организовывать. Все это потом, а сейчас она будет просто жить с маленьким Олегом, сидеть с ним до трех лет, благодаря щедрости Людмилы, – и это для нее самое большое счастье! Сергей Григорьевич говорил, что Дашина нервная система крепко пострадала за последнее время, оттого ей так мил уединенный образ жизни. Вполне возможно… Этот «Лунный камень» с его зоосимволами хоть кому окончательно истреплет нервы. Только потом Даша поняла, что при обращении к звероподобным монстрам женщины сами давали им возможность получить какое-то влияние на своих еще не рожденных младенцев. Но как же хорошо, что в Дашином случае весь негатив замкнулся на ней самой, не тронув здоровья и психики Олежки! А вот у Людмилы все, как видно, кинулось на ребенка…
