Мне было действительно страшно, что меня могут вернуть в неведомую больницу, где я совсем никому не буду нужна, даже в качестве рабыни. Понятно же: страшненькую девочку взяли в дом из милости, чтобы было над кем издеваться. Била меня мать нечасто, но очень злобно, всем своим видом показывая, до чего я ее довела. Коротко ударить по лбу костяшками пальцев, отхлестать по щекам тетрадью с затесавшейся вдруг тройкой, дать подзатыльник, избить шнуром от электрического чайника – этого всего много-то и не нужно. Физической расправе я бывала порой даже рада. Она избавляла меня от материнских истерик, бойкотов, показательных унижений и долгих монотонных рассказов, какая я дрянь.
Однажды, в очередной раз угрожая, что наложит на себя руки – разумеется, по моей вине, – мать устроила театральное прощание с домом. В финале этого представления она сняла с полки фото, на котором были отец и я. С этим меня и похоронят! – срывающимся голосом заявила она. Я была просто парализована ужасом. Эффект ее полностью устроил. Стоит, смотрит на меня своими тупыми глазами, пошла спать, дура! Через минуту она уже болтала с подругой по телефону. А поутру перед школой приготовила мне сырники и поцеловала, делая вид, что ничего не случилось. Кажется, она и сама в это верила.
Мать умела менять лица молниеносно, не забывая обязательным фоном рассказывать о своей честности. На людях она как будто красиво несла меня по волнам жизни, но дома превращалась в остервеневшую стихию, которая стремилась меня утопить.
Я росла послушной хорошей девочкой, которая каждый божий день училась изощренно врать и скрывать свои мысли. У меня была лишь одна мечта: вырасти, убраться подальше и забыть, что у меня вообще была мать. Буду взрослая – будет свой собственный дом, где я буду себе хозяйкой. Разве не об этом мне все время твердили? Твоего здесь ничего нет, ты ни на что не заработала! Вырастешь – будешь жить как хочешь, а пока будь добра! Не разводи нюни, твои крокодильи слезы здесь никого не волнуют! В своем доме будешь рыдать сколько влезет!
Отец, с которым моя мать была разведена уже дважды – они развелись было, потом опять поженились, потом опять развелись – периодически возвращался. Это всегда происходило неожиданно. Его могло не быть несколько месяцев, мы начинали от него отвыкать, после чего он вдруг приходил, оставался на несколько дней или даже недель. Потом снова исчезал, не сказав ни слова. Моя жизнь проходила на фоне их скандалов, разборок, демонстративного молчания. Однажды мать ехидно спросила его, почему он всегда возвращается, если она такая плохая. Ответ был совсем не тот, которого она ожидала. Вместо того, чтобы униженно промолчать или признаться в любви, отец плюнул в нее словами: Мне попросту негде жить.
Я понимала, что у нас с ним одна проблема, но каждому придется с ней разбираться самостоятельно. Чтобы до этого элементарно дотянуть, следовало просто поменьше нарываться. Едва попав в школу, я начала копить силы. Днем я демонстрировала примерное поведение и прилежание, ночью мне снился побег из тюрьмы. Я рыла подкопы, убивала охрану, перелезала через стены, даже летала. И каждый такой сон завершался моей победой. Через десять лет я наконец получила пропуск на волю – золотую медаль.
Раздутое эго сыграло с моей матерью злую шутку: дочь такой великой женщины просто обязана была поступить в институт на материке. В нашем богом забытом городишке это было равносильно Нобелевской премии за материнство. Живи мы в каком-то мало-мальски приличном месте, мать ни за что не отпустила бы поводок. Но она, как всегда, была готова мною пожертвовать ради своих амбиций. К тому же, уехав на материк, я могла вытащить туда и ее. Она не учла одного: у меня были свои собственные цели, и я совершенно точно не собиралась брать своего тюремщика с собой. Только мысль о том, что мать в моей жизни явление временное, как средняя школа, а отец – и вовсе факультативное, и спасала меня в этом аду. Словосочетание
