– Кто принёс записку?
– Старикан во фраке. Так, дай мне её сюда обратно, я напишу ответ, – потребовала Козетта.
Я протянула бумагу и достала из саквояжа самопишущее перо. Козетта перевернула письмо обратной стороной, приложила её к собственному колену и быстро накарябала несколько слов. Я смогла прочитать:
+30% к моему гонорару. Моё время стоит денег. К.
– Убедительно, – кивнула я.
– Теперь надо как-то передать её обратно. Где там наш старикашка?
Похоже, с прислугой в этом отеле была серьёзная проблема. Мы звонили в колокольчик, потом кричали, но старый равнодушный слуга прибыл лишь через четверть часа. Ему не было никакого дела до нашего раздражения. Просьба Козетты «вернуть отправителю», высказанная самым многообещающим тоном, слугу на напугала. Он с поклоном принял записку обратно и исчез.
– Бесит! – крикнула ему в спину Козетта. – Ненавижу, когда мной пытаются управлять!
Она ещё несколько раз топнула ногой, так что с потолка посыпались пыль и паутина, и только потом несколько успокоилась.
– Ну что ж, придётся остаться здесь на ночь. Ничего не поделаешь, – уныло заключила она.
Я посмотрела на покосившуюся кровать Козетты и на свою собственную, похожую на похоронные дроги.
– Вот прямо здесь? – на всякий случай уточнила я.
– Вот прямо на клопах. Чтобы прочувствовать всю прелесть жизни небогатого злондонца. Считай, что это приключение! – Козетта ещё раз вдарила кулаком по кровати. Ножка отломилась. Кровать осела на один бок.
– По-моему, это самое кошмарное место, где я была, – сказала я. – Буду спать не раздеваясь.
– Да уж, – кивнула Козетта, – ну что, попробуем заказать обед в номер или не будем рисковать? При плохом раскладе мы обе и до завтра не доживём. Тут, наверное, мышей под соусом подают. И старые тапки, жареные в пламени гнева здешних постояльцев.
– А я не видела здесь больше никаких постояльцев… – я невольно покосилась на непрочно закрытую дверь
– И я не видела. Да, всё это подозрительно, очень подозрительно. Ну ничего, разберёмся.
Мы прошлись до булочной, где выпили чаю с пышками. Потом вернулись в гостиницу и кое-как выпросили у дремлющего стоя швейцара сальную свечу и коробок спичек. Спать легли поверх покрывал, так как боялись увидеть постельное бельё. Укрылись своими дорожными плащами и постарались не обращать внимания на холод и вонь сгоревшей свечи.
Я спала без пробуждений, но сон был выморочный, рваный. Мне хотелось или крепко заснуть, или уж проснуться, но я не могла. Я вертелась с бока на бок, не в силах понять, что мне так сильно мешает провалиться в блаженную дрёму из сновидений. Насекомых на своём теле я не чувствовала, сырости тоже…
Скрип. Мне не давал спать скрип. Не настолько громкий, чтобы разбудить спящего, но достаточно отчётливый, чтобы вторгаться в сон и будоражить нервы. Во сне я увидела Хину, очень бледную и плохо одетую, которая сидела на земле, положив на колени кото – музыкальный инструмент вроде цитры. Она трогала то одну, то другую струну, и струны издавали совершенно невыносимые для слуха дребезжащие звуки. Я просила её прекратить, но Хина не обращала на меня никакого внимания. Похолодев, я поняла, что вижу её в загробном мире, где она очень несчастна.
Конечно, всё это был бред. Я не могла заглянуть за грань жизни и увидеть, каково там приходится моей первой и самой любимой подруге. Тем не менее, проснулась я вся разбитая, с больной головой и спутанными мыслями. Подтянув колени к груди, я свернулась в комочек под своим плащом, зевнула и обвела мутными глазами комнату.
