Мария не расслышала ответа доктора Фетерстона. Голоса смолкли, хлопнула дверь, и вновь стало тихо.
Уронив пяльцы, Мария встала и на дрожащих ногах, практически вслепую, побрела по дорожке, пытаясь осознать услышанное. У нее не укладывалось в голове, что отец пытается развестись с ее матерью. Неудивительно, что в последнее время королева казалась такой грустной. Это было дурно, дурно! Едва сдерживая слезы, Мария пнула ногой камень, чтобы хоть как-то выместить боль разочарования.
Но какую роль во всем этом играла Анна Болейн? Неужели она перенесла потливую лихорадку, но выздоровела? Лучше бы она умерла! Похоже, она вместе с кардиналом участвовала в заговоре по смещению королевы. Мария не могла в это поверить. Уолси был ее крестным отцом. Он наверняка не станет вредить своей крестнице. Это Анна встала на их пути и все разрушила! Она, должно быть, приворожила короля… и кардинала! Страстное сердце Марии пылало ненавистью. Интересно, и что такого особенного нашел в Анне отец? Она была порочной. Ни одна приличная женщина не станет уводить чужого мужа!
Мария опустилась на колени, сотрясаясь от рыданий. Она словно потеряла любимого отца. Так кем же был тот незнакомец, который собрался разрушить их жизнь? Допустим, он решил избавиться от жены, но как насчет его дочери? Неужели отца совсем не волнует, что она в результате будет страдать? Ведь, по идее, он должен был любить и защищать свою дочь! Ее долгом было любить, почитать и слушаться его, причем не только как отца, но и как суверена. Но как она могла любить и почитать его, если он оказался колоссом на глиняных ногах, который замыслил причинить непоправимый вред не только ей, но и ее обожаемой матушке?
Мария рыдала, потеряв счет времени. Когда приступ отчаяния наконец прошел, она поднялась, вернулась на скамью, взяла иголку и воткнула ее в вышивание, представив, что вонзает кинжал в вероломное сердце Анны Болейн.
Печаль вскоре сменилась жгучей злобой. Ведь она, Мария, как-никак была принцессой, будущей королевой, и она никому не позволит унижать себя. Ее гордость этого не допустит.
Наступало время ужина. Однако она пока не могла вернуться в дом. Воспитатели наверняка заметят, что она плакала, и захотят узнать, в чем дело, а она не сумеет ничего толком объяснить. Нет, она не унизит себя или своих родителей. Итак, если она будет молчать, то ужасное Великое дело короля, возможно, как-нибудь само рассосется.
* * *
С наступлением осени эпидемия пошла на спад, однако Мария из соображений безопасности оставалась в Хансдоне. Из Гринвича и Брайдуэлла приходили письма от королевы. Письма были жизнерадостными, с кучей самых разных новостей, словно мать понимала, что Мария чувствует себя отрезанной от мира. Хотя, возможно, ее именно потому и держали здесь, чтобы она оставалась в неведении. И все же ей отчаянно хотелось знать, что происходит. Она больше не слышала о Великом деле короля или об Анне Болейн. Может, все обойдется и гроза пройдет мимо.
К Рождеству Марию вызвали ко двору, и в ее душе зажегся луч надежды. К королю вернулось хорошее настроение, он снова стал прежним – благодушным, любящим и гордым отцом. Находясь в обществе родителей, Мария не находила никаких признаков неблагополучия и уже начала лелеять надежду на лучшее.
Однако уже в первый вечер пребывания во дворце Мария, направляясь на пиршество в зал для приемов, с удивлением увидела, как Анна Болейн горделиво прохаживается в толпе лебезящих придворных, красуясь перед королем, который не сводил с нее завороженных взоров. При этом Анна демонстративно игнорировала королеву, покорно сидевшую рядом с супругом и терпевшую ради него столь унизительную ситуацию. Более того, при виде Марии Анна наградила ее пренебрежительным взглядом, удостоив лишь слабым намеком на реверанс. Что уже ни в какие ворота не лезло!
