– Что вы здесь делаете, сын мой?
Габриэль обратил к нему ангельски невинный взгляд.
– Но… я молюсь, святой отец!
– Конечно, конечно, но вам придется уйти. Сюда идет монсеньор де Шеврез…
– …а я привез приношение от имени светлейшей и властительнейшей госпожи Марии де Роан, герцогини де Люин.
Произнося эти слова, он повысил голос, и имя зазвенело, точно молот по наковальне. Одновременно Мальвиль вытащил из-за пазухи замшевый футляр и ловко извлек из него крест, усыпанный камнями, в которых блеснули, отражаясь, огоньки свечей. Преклонив колено, он на раскрытой ладони поднес крест архипресвитеру, появившемуся вместе с Шеврезом. Последний был явно удивлен.
– Мальвиль? Вы здесь?
– Не от своего имени, монсеньор, но от имени госпожи герцогини, которая теперь нездорова и не смогла приехать лично…
Архипресвитер между тем не скрывал своего восхищения перед прекрасным приношением.
– Мы вместе возложим этот драгоценный дар к ногам Пресвятой Божьей Матери по окончании мессы, сын мой, и возблагодарим щедрую дарительницу. А сейчас, прошу вас понять, церемония должна продолжиться.
Габриэль с поклоном отступил и занял место в стороне от дворян из свиты герцога с таким расчетом, чтобы иметь возможность спокойно наблюдать за ними. Он узнал маркиза де Лианкура, который смотрел на него с неприкрытой враждебностью, но и прочие «друзья» не слишком обнадеживали: они были убежденными противниками Марии. Среди них были Жан Земе, старший сын друга Генриха IV, крупного финансиста, скончавшегося лет десять тому назад; Франсуа дю Валь, маркиз де Фонтене-Марей, просвещенный человек и храбрый воин, наконец, граф де Блэнвиль. Приближенные герцога Клода, все они были так же привержены королю, как и он сам. Нелегко будет изолировать Шевреза от этой четверки для разговора с глазу на глаз. Эти люди были способны даже на провокацию. Мальвиля это не пугало: со шпагой в руке он знал мало равных себе, и никто не мог превзойти его по внимательности и быстроте реакции. И все же он приехал сюда не ради дуэли: это было бы потерей времени.
По окончании мессы и церемонии приношений Шеврез передал в пользу храма туго набитый кошель. Габриэль же поспешил покинуть церковь, пока архипресвитер торжественно провожал высочайшего паломника, а вся свита вынуждена была за ними следовать. У паперти карету и верховых лошадей окружала сдерживаемая толпа. Увидев, что герцог направляется к своему экипажу, Габриэль поспешил преградить ему путь с глубоким поклоном:
– Мне нужно с вами поговорить, монсеньор! Соизвольте уделить мне несколько минут. Речь идет о деле чрезвычайной важности…
Реакция Лианкура была молниеносной.
– Монсеньору не о чем с вами разговаривать! – крикнул он, пытаясь встать между ними, но Габриэль вежливо удержал его:
– До сего дня монсеньору не требовался посредник, чтобы обратиться ко мне, – произнес он ласково (хотя переполняли его совсем иные чувства), отметив про себя, что в глазах герцога мелькнули огоньки, а под светлыми усами растворилась улыбка: он явно не испытывал никакого неудовольствия от встречи.
В свои сорок пять герцог Клод был все еще очень красивым мужчиной, высокого роста, с мощным телом, лишенным жира благодаря ежедневным упражнениям со шпагой, в то время когда он не был на войне. У него был высокий лоб, голубые, чуть навыкате глаза и светлые с проседью волосы; его тонкие черты резче проявились с возрастом, лицо почти всегда сохраняло приветливое выражение. Он улыбнулся своему другу, хорохорившемуся, точно бойцовый петух.
