– Раньше не бывало. Но происходят… как это? Глобальные тектонические подвижки. Течения меняются… Тебе ли не знать про течения, Анхель-Эусебио?
– Да. У меня на них чуйка! Или внутренний локатор, выражаясь научным языком. Так уж я устроен, что распознаю их без всяких приборов…
– Вот и Морайя говорил, что ты – самый настоящий феномен.
– …и то, что они меняются, для меня не секрет. Загвоздка в том, что ведут они себя по-подлому, выносят на поверхность всякую хреновину Ну что бы им не повернуть тогда к Сан-Хавьеру? К Санта-Поле? Пусть бы и разбирались там с тремя сучками…
– Морайя был о тебе высокого мнения. Чрезвычайно высокого.
– Не иначе как умаслить меня хочешь, друг мой Маноло? Чтобы я изменил свое мнение о сраном шведишке…
– Я вовсе не прошу тебя изменить мнение о нем. Просто говорю: он нужен мне. Он и его прибор. Иначе никак не понять, что хочет сказать девушка. Которая выбрала меня. Тебе, наверное, неприятно все это слышать…
– Да я просто в бешенстве!
– А его адрес у тебя не сохранился?
– Не сохранился. К чему мне его адрес?
– Он давал его тебе, я знаю. Вырвал лист из ежедневника и написал адрес на нем. И выразился в том смысле, что если случится что-нибудь интересное…
– У нас вот уже три года случается что-нибудь интересное. Каждую зиму. Только знать об этом какому-то сраному шведишке вовсе не обязательно. И никому не обязательно. Это тайна, будь она неладна! Наша с тобой тайна. Я уже язык сбил, втолковывая тебе про нее. Но ты, я смотрю, не хочешь униматься.
– Дело не во мне, Анхель-Эусебио! Ты мой единственный друг, и я всегда был за тебя. И хранил тайну.
– А теперь? Ты больше не собираешься хранить тайну?
– Нет-нет, что ты! От меня не то что человек, кошка ничего не узнает!
– Тогда какого черта всплыл этот засранец Морайя?!
– Он дал тебе адрес…
– Я им давно задницу подтер, адресом! Сказано тебе – нету его, нету!
– Есть.
– Заткнись! По-хорошему тебя прошу, Маноло!..
– Успокойся, пожалуйста, успокойся! Если уж на то пошло – не одному тебе он оставил листок из ежедневника…
– Вот как? Кому же еще?
– Мне.
– Ах, ты… Сукин ты сын, Маноло!.. Ты еще худший засранец, чем плешивый Морайя! Убить тебя мало, сукина сына! Еще и комедию ломал…
– Успокойся, пожалуйста, успокойся!
– Хорошо. Я успокоился. Видишь – успокоился. Держу себя в руках. Ты… ты написал ему?
– В общем – да.
– И что же ты написал?
– Ничего особенного. Ничего о мертвых девушках, если это тебя интересует. Ни слова о нашей тайне. Маноло совсем не такой дурак, каким его хотят представить.
– Я и не говорил, что ты дурак.
– Говорил. Говорил, что голова у меня некрепкая, что она – как худое ведро… А я всего лишь сообщил, что у нас появилось кое-что интересное. Появились киты. И что киты эти поют совершенно особенные песни… Это ведь не очень далеко от истины?
– Совсем недалеко, друг мой Маноло. Если ты именно так видишь истину.
– Слышу. Я только слышу ее, Анхель-Эусебио. Но не могу понять. Потому-то мне и нужен Морайя. Морайя и его чудесный прибор. Прости, что не сказал тебе раньше.
– Я не сержусь. Если бы мне самому приспичило послать весточку шведскому чудиле, вряд ли я сочинил бы лучше.
– Ты вправду так думаешь?
– Конечно. При условии, что ты написал не про сучек, а про китов. Про их песни. Но если ты слил информацию о том, что произошло на самом деле… То должен понимать – огребем мы за нашу самодеятельность по полной. Сгнием в тюряге, как какие-нибудь убийцы.
