Она – не плагиатор, это и есть правда. Просто оказывается не в то время и не в том месте. Вернее, именно в тех местах, где уже побывали другие… Или в тех местах, где еще не побывал никто. Этот вариант – самый предпочтительный, но и самый провальный, уфф-ф, подумаю об этом позже.
После ужина, на сытый желудок.
Интересно, зачем я написала это? Ведь я уже знаю, что никакого ужина не было! Не иначе как для придания своим дневниковым записям статуса… Статуса чего? Не литературного же произведения, в самом деле! Кропать нетленки – удел ВПЗР. Романы, повести и прочую лабуду, в которой необходима интрига. А частным записям, которые никто никогда не увидит, интрига вроде бы ни к чему… Да и в том, что кафе оказалось закрытым, тоже нет никакой интриги.
Не сезон.
Не сезон, и это все объясняет.
Зимние люди на малонаселенном острове – совсем не то, что летние люди. Они принадлежат сами себе и делают что хотят. Захотели – открыли точку общепита, захотели – закрыли.
Но жрать от этого хочется не меньше.
Вот и пришлось нам давиться хозяйским кофе с хозяйскими галетами, к тому же у ВПЗР разболелся зуб. Его удалось успокоить только через полчаса, призвав на помощь тяжелую артиллерию из дорожной аптечки (ее я тоже таскаю с собой – на случай, если у ВПЗР что-нибудь заболит). Такое случается редко, ВПЗР позиционирует себя как человека без внутренних органов и даже не со всеми, положенными по анатомическому атласу, выходными отверстиями. И пьет она исключительно обезболивающие таблетки, мгновенный эффект – это то, что нужно, выжрал и забыл навсегда. Болеть ВПЗР ненавидит, но еще больше ненавидит, когда болеют другие, – ничего, кроме ярости и проклятий на голову не ко времени захворавшего, это у нее не вызывает. Иногда, в минуты склок, я пугаю ее: быть вам сиделкой в следующей жизни! Ухаживать за лежачими больными!
Никогда!
– Никогда!!! – вопиет ВПЗР, тряся подбородком. – Лучше – саламандрой! Секвойей в девственном калифорнийском лесу! Куском антрацита!.. Не-ет, самым большим алмазом в алмазной трубке!
«Самым большим алмазом» – и в этом вся ВПЗР. Она согласна перевоплотиться в неодушевленный предмет, но лишь в случае, если этот предмет представляет определенную ценность. А перспектива стать бросовой вещью – совсем не для нее.
И галеты неизвестно какого года выпуска – тоже не для нее. Все это, совсем в непарламентских выражениях, я и выслушала от ВПЗР.
– Что значит «закрыто», Ти?
– То и значит. Двери на замке, дежурное освещение и никаких признаков жизни.
– А ты стучала?
– Еще бы.
– По своему обыкновению деликатно? Слабосильное «тук-тук-тук»?
– Нет. Громогласное «трах-бах-бах», в ритме сарабанды. Чуть стекло не вынесла.
– И?
– Никакого ответа.
– А нельзя ли было зайти с подветренной стороны?
– В смысле?
– Есть же в этом кафе черный ход! И потом, включи логику! В таких маленьких агломерациях где работают, там и живут. Наверняка аборигены окопались где-то поблизости. Ты не догадалась ломануться в соседнюю с кафе дверь?
«Агломерация», надо же!
Примечание: В своих текстах ВПЗР подобной зауми не употребляет. Предпочитает животный магнетизм самых простых выражений, многоточия, междометия… спонтанность и непричесанность понятий «здесь и сейчас»… Как будто слово только родилось, выпорхнуло из-под ее пальцев… вернее, вылезло вперед головой, все в слизи, с пуповиной, обмотанной вокруг шеи… Да и ладно, главное, что вылезло, и за его дальнейшую судьбу ВПЗР никакой ответственности не несет.
