Само судёнышко выглядело как половинка по вдоль разрезанной и положенной на срез пирамиды. В середине выпирала закруглённая труба, утопленная в основной корпус. Это – жилая часть. По бокам находились рёбра гиперпривода. Сзади, в три ряда, расположены дюзы внутрисистемных двигателей. Под днищем -посадочные опоры, четыре основные – массивные и четыре – дополнительные, тонкие и многосуставчатые. По центру закругления обитаемого модуля, в пилотской рубке – обзорный, лобовой иллюминатор. Других «окон» на судёнышке не предусматривалось. Только камеры выводящие изображения на мониторы как в пилотской кабине, так и на несколько мониторов внутри судна: в кают-компании, в двигательном отсеке, в капитанской каюте-купе.
Оружия на судне не было. А – жаль! Но не положено гражданскому научному судну вооружаться, даже в рамках самообороны. Боишься бороздить неизвестный космос – фрахтуй наёмный охранный корвет. А сам пушки ставить – ни-ни!
Поэтому на корпусе моего «Ивана Грозного» вместо арт-башни – минимум технологических выступов: радары, датчики и другие механические штуки, неведомого мне предназначения, но необходимые для полётов. Ведал их работой мой бортовой компьютер. Я – гуманитарий. И технической стороной полёта никогда особо не заморачивался.
Пришло время объяснить, почему я везде говорю «мы», «наш», короче, во множественном числе. Дело в том, что на небольшом судне я проживал не один. Нет, жены у меня, как вы могли сразу подумать, хвала космическим богам – не было. Но был у меня партнёр по бизнесу, или скорее, уж, – друг. Причём, замечу – единственный близкий друг, которому я доверял, на девяносто девять процентов. Ибо стопроцентного, как и абсолютного – ничего быть не может.
