За дверью на мгновенье воцарилась тишина, которая тут же взорвалась дикими криками, топотом ног, рокотом сдвигаемых в панике столов, звоном бьющего стекла. Поздно спохватились, поздно, раньше надо было бежать… Оказывается, поговорка «пока гром не грянет, мужик не перекрестится», верна не только для русских.
Я выждал пару минут, пока за дверью не стихло, и вышел из кабинета. Рабочий зал фирмы «Chemical Technology, Ltd.» напоминал пресловутую посудную лавку после посещения её слоном. Перевёрнутые столы, стулья, кресла, битые дисплеи компьютеров. Пол устилали листы бумаги, пересыпанные стеклянным крошевом разбитой вдребезги перегородки, тропические растения были сломаны и растоптаны. Страшная сила – людская паника, пострашнее цунами. Между пятьдесят шестым и пятьдесят восьмым этажами лестничные пролёты рухнули, и толпа, напирающая сверху, начнёт сбрасывать в провал людей.
Хрустя под подошвами битым стеклом, я прошёл к запасной лестнице и остановился у приоткрытой двери, из-за которой тянуло дымом и животным страхом пытающихся спастись людей. Основной поток беженцев схлынул ниже, и с пятьдесят восьмого этажа доносились истошные крики.
«Ещё полминуты… – подумал я, выглядывая в щель на лестничную площадку. – Ага, вот…»
Сверху послышался топот, и на лестничном пролёте показался грузный негр в спецовке уборщика. Бежал он со сто второго этажа, бег по лестнице давался ему плохо, он тяжело, с одышкой, дышал, пот градом катился с лица.
Я подождал, пока он не скатился на площадку, затем распахнул дверь, схватил уборщика за спецовку и, подставив ногу, изо всей силы рванул на себя. И когда он кубарем полетел в коридор, ударил его по шее ребром ладони.
Уборщик сдавленно икнул и ничком рухнул на пол. От падения его туши пол дрогнул так, будто в здание врезался ещё один самолёт. Если не «Boeing», то легкомоторная «Cessna».
«Люди гибнут за металл…» – отстранённо пронеслось в голове. За металл, либо его производные. И сколько человечеству суждено жить на Земле, ничего в этом мире не изменится.
Я потёр ушибленную ладонь и поморщился. В удар я вложил максимум силы, и, быть может, убил уборщика, но ни для него, ни для меня это не имело никакого значения. Как и для всемирной истории. Все, кто сейчас находился в здании выше пятьдесят восьмого этажа, были обречены. Все, кроме меня.
– Извини, мы вроде бы коллеги, но тебе деньги больше не понадобятся, – сказал я, переворачивая грузное тело навзничь.
Уборщик захрипел, из уголка губ по щеке потекла струйка крови. Живой. Не взял я грех на душу, хотя при данных обстоятельствах убийство можно считать не грехом, а милосердием. И жертва меньше мучится, и у меня на душе спокойнее. Такова работа и её издержки.
Вывернув карманы спецовки уборщика, я извлёк ворох мятых ассигнаций, которые неудачливый мародёр выгреб из открытого сейфа на сто втором этаже, и, не считая, побросал в кейс. И без счёта знал, что здесь около двадцати тысяч.
– Покойся с миром, – пожелал я распростёртому телу, перешагнул через него и, не торопясь, направился к лестнице. До обрушения южной башни Всемирного торгового центра оставалось сорок минут, и спешить было некуда.
На ступеньках лестничного пролёта между восемьдесят шестым и восемьдесят седьмым этажами сидела женщина со сбитой причёской и в порванной юбке. Левая нога у неё была неестественно вывернута, и женщина с ужасом смотрела на неё, не решаясь притронуться.
