Читать онлайн Виталий Забирко - Мы пришли с миром...

Утро выдалось солнечным и настолько морозным, что в воздухе витали блёстки замёрзшего пара. Иней превратил деревья сквера в хрустальную чащу из зимней сказки, и на её фоне картины местных художников, выставленные на продажу вдоль аллеи, выглядели образцами дремучего примитивизма. Фактически, так оно и было.

Художники, одетые, как на зимнюю рыбалку, в полушубки и тулупы, переминались с ноги на ногу и сумрачно поглядывали вдоль аллеи. Кто курил, кто, греясь, попивал чай из термоса. О покупателях не стоило и мечтать – даже случайные прохожие предпочитали не сворачивать в сквер в лютый мороз.

В отличие от художников я твёрдо знал, что не гений, а ремесленник и мой товар никоим образом не относится к произведениям искусства. Чёртики, игрушечные скелеты, уродливые инопланетяне и прочая нечисть, которую автолюбители подвешивают на ниточке у лобового стекла. А чем ещё может торговать бывший кукольный мастер сгоревшего три года назад кукольного театра? Веяние времени… Тем не менее моя продукция пользовалась спросом – всё-таки мастер я неплохой и знаю, как заставить дёргающуюся на ниточке куклу выглядеть «как живой» и весьма забавной. Иногда за день удавалось продать до десятка кукол, однако сегодня, похоже, не мой день. Я бы и не пришёл в сквер по такому морозу, но деньги были нужны позарез. Всегда так – как нужны деньги, нигде не достанешь. Известная теория подлости.

Слева от меня притопывал валенками Мирон. Вообще-то Савелий Миронов, но своего имени он не любил и предпочитал, чтобы его называли по фамилии. Точнее, как он говорил, по имени пращура-родоначальника. Большой нос Мирона посинел, борода, усы и брови покрылись изморозью. Полярник, да и только. У него, что ли, занять? Художник он неплохой, но не из тех, кто жертвует всем ради искусства. Прекрасно понимая, что картины художника начинают расти в цене только после его смерти, умирать Мирон не собирался и переквалифицировался в иконописцы. Хотя в бога не верил. Писал он, как и положено, на досках, старил иконы и худо-бедно сводил концы с концами.

Я смерил Мирона оценивающим взглядом. Да нет, откуда у него деньги? Будь у него наличность, не вышел бы сегодня в сквер клацать зубами на морозе.

До слуха донёсся характерный скрип снега от чьих-то быстрых шагов, и все как по команде повернули головы на звук. По аллее, не обращая внимания на картины, уверенной походкой шла девушка. Этакая Снегурочка. В белой шубке с капюшоном, в белых сапожках, разве что русая коса не свешивалась с плеча. Красавица, которой не по аллее запущенного сквера ходить, а по подиуму прохаживаться. Щёки её раскраснелись от мороза, зелёные глаза сияли, а губы сложились в загадочную улыбку Джоконды, обращённую не к кому бы то ни было конкретно, а ко всему миру.

Как мастер-кукольник, я знал происхождение этой улыбки. Генетическое уродство – врождённый спазм лицевых мышц. Побольше бы таких «уродов» – мир бы светлее казался…

Мирон придвинулся ко мне и шёпотом продекламировал на ухо:

– …она шла с сияющим от счастья лицом, и душа её пела: «Эх, ма, тру-ля-ля, не беременная я!»

– Вечно ты всё опошлишь… – поморщился я, провожая девушку взглядом. Сбросить бы годков эдак… Гм… Не стоит о грустном.

– Это не пошлость, а суровая правда жизни. Греться будешь?

– Что у тебя, чай?

– Я тебе что – реклама «Lipton»? Какой дурак по такой холодрыге чаем греется? Бери выше – «Вигор»!

– Аптечный?

– Другого не бывает! Представляешь, захожу утром в аптеку, беру бутылку, а рядом женщина стоит и интересуется у провизорши: «Это что, как «Биттнер»? Провизорша мнётся и неопределённо кивает: «В общем, похожая настойка…» Тогда я оборачиваюсь и говорю: «Да, очень похожая. Только принимать нужно не раз в день, а три раза, и не по чайной ложке, а по гранёному стакану».

Мирон вынул из-за пазухи бутылку, но, вопреки собственной рецептуре, налил в стакан всего на треть и протянул мне.

– Ручки тёрпнут, ножки зябнут, не пора ли нам дерябнуть? – продекламировал он. – Пей, пока тёплый.

– Какой матёрый поэтище в тебе пропадает… – пробормотал я, выпил и поморщился.

– Чего морщишься? – обидчиво заметил Мирон. – «Вигор» – лучше всякой водки. И дешевле. И никогда не бывает «палёным» – делается только на ректификате, так как аптекари под статьёй уголовного кодекса ходят. Если кто-то окочурится от «палёной» микстуры, сразу загремят на зону.

Он выпил, обсосал наледь с усов, и сизый нос начал окрашиваться в багровые тона.

– Полезная микстура, – философски заметил он, – особенно для творческих личностей.

– Андрей умней нас, – кивнул я на пустое место рядом со своим лотком. – Сидит себе дома в тепле да уюте…

Андрей Осокин работал в стеклодувной мастерской химического факультета университета. Платили ему гроши, поэтому он подрабатывал, выдувая стеклянные шары с зимним садом внутри. Красиво получалось, многие покупали детишкам на забаву.

– Андрея больше не будет, – вздохнул Мирон.

– В каком смысле? – настороженно поинтересовался я. Возраст у нас вроде бы ещё не «переходной», но по-всякому бывает… – Заболел?

Мирон недоумённо посмотрел на меня, затем до него дошла двусмысленность собственной фразы. Он криво усмехнулся.

– Жив-здоров, но злесь теперь долго не будет показываться. Повезло мужику, получил серьёзный заказ – стеклянные глаза делает. Первая партия – тысячу пар.

– Для инвалидов, что ли?

– Вряд ли. Одноглазым стеклянные глаза делают поштучно, а слепым они не нужны. Точно не знаю, но, думаю, заказ оплачивает какая-то туристическая фирма. У кого деньги есть, сейчас ездят на сафари, охотятся на львов и крокодилов, а когда возвращаются домой, заказывают чучела. И платят таксидермистам хорошо, даже Андрюхе за пару глаз отстёгивают по сто долларов.

– Да уж… – завистливо вздохнул я. – Действительно, повезло Андрюхе…

Тут-то покупатель и появился. А я настолько ушёл в себя, что не заметил, откуда он возник перед моим лотком. Грузный, в длиннополом, до пят, мятом пальто, поношенной меховой ушанке и огромных очках с тёмными оптическими стёклами. Рот от мороза прикрывал шарф, и наружу торчал лишь большой, почти как у Мирона, нос. Нос был бледный, нездорового желтоватого цвета, будто отмороженный. Бомж, не бомж – не поймёшь.

Он протянул руку в чёрной перчатке, взял с лотка Буратино, поднял за ниточку и подёргал. Буратино запрыгал в воздухе, показал двумя ладонями покупателю «нос» и мерзко рассмеялся, переходя с грубого баса на дискант:

– Гы-гы, ха-ха, хи-хи…

Немудрёные для марионетки движения и звуки, но на покупателей производят впечатление. Особенно показушный смех.

– Сколько? – глухим голосом из-под шарфа спросил покупатель.

– Триста, – назвал я минимальную цену. Если передо мной бомж, то и такая цена для него запредельная.

– Рублей?

– Долларов, – опередив меня с моей честностью, ехидно заметил Мирон.

Покупатель, не снимая перчаток, залез в карман, долго копался, наконец извлёк пачку долларов. Непослушными то ли от мороза, то ли оттого, что в перчатках, пальцами, отсчитал три сотенные купюры и протянул мне. Затем взял с лотка Буратино, сунул в карман и побрёл по аллее, заметая полами пальто снег.

Мы с Мироном застыли соляными столбами, глядя вслед по-сумасшедшему щедрому покупателю, пока он не скрылся с глаз. Всё получилось, как в анекдоте о «новых русских». Кто бы рассказал, не поверил.

– Может, доллары фальшивые? – очнулся первым Мирон.

Я почувствовал, что пальцы, сжимавшие купюры, закоченели, и протянул деньги Мирону.

– Посмотри.

Он стащил с рук меховые рукавицы, взял купюры, потер между пальцами, посмотрел на свет.

– Вроде настоящие… Ну, тебе везёт! Такое дело обмыть надо.

Мирон снова достал бутылку, плеснул, теперь уже не скупясь, в стакан. И когда я выпил, то понял причину его щедрости.

– Как думаешь, мне комиссионные полагаются? – вкрадчиво поинтересовался он.

Я подул на закоченевшие пальцы, подумал и согласился. Мирон не раз меня выручал, да и прав он – если бы не его ехидство, пришлось бы довольствоваться тремястами рублями, а не тремястами долларами. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

– Дистрибьютора устроят десять процентов?

– Обижаешь, начальник!

Я не стал торговаться.

– Хорошо, пятьдесят долларов.

– Лады! – повеселел Мирон и вернул мне две сотенные. – Сдача рублями устроит?

– Можно и тугриками, – пошутил я, – но рублями лучше.

На «сдачу» у Мирона нашлось только четыреста рублей. Прав я оказался в своём предположении о его финансовой состоятельности.

– Остальные завтра, – заверил он. – Разменяю в обменном пункте, тогда и отдам.

– Завтра так завтра, – согласился я. – Или послезавтра. Если мороз не спадёт, то я здесь не появлюсь.

– А вдруг щедрый покупатель снова появится? – не преминул съехидничать Мирон.

– Такое случается раз в жизни, – резонно возразил я, непроизвольно оглянулся, и сердце у меня ёкнуло.

Покупатель возвращался, неся в правой руке большой полиэтиленовый пакет.

«Сейчас деньги назад требовать будет…» – с тоской пронеслось в голове.

Он подошёл к лотку, остановился и посмотрел на меня сквозь тёмные стёкла очков. Линзы были настолько выпуклыми, что создавалось впечатление, будто это глаза.

– А куклу на заказ можете сделать? – глухо спросил он.

– Могём. – С души словно камень упал, и я повеселел. С губ чуть не сорвалось: «Мы и гробы могём…» – но вовремя прикусил язык. С такими покупателями лучше не шутить, тем более вид у него такой, что самое время подумывать о загробной жизни. – Любую куклу по желанию клиента!

– Мне такую же… Гм… Буратино. Но чуть побольше. И чтоб ладошки не сплошные, а пальчики двигались.

Первый раз я не уловил, но сейчас в глухом голосе покупателя послышался лёгкий акцент. Московский выговор, как у дикторов столичных телевизионных каналов.

– Можно и с пальчиками, – кивнул я, – но это будет дороже.

– Понятное дело, – согласился покупатель и протянул мне пакет. – Из этого материала…

Я взял пакет, заглянул. В пакете лежало обыкновенное полено и небольшой бумажный свёрточек.

– Получится?

– Почему не получится? Сделаем. На когда?

Он подумал.

– На вчера.

Я хмыкнул и покачал головой.

– Заказной товар не раньше чем через неделю.

– Через неделю так через неделю, – неожиданно легко согласился клиент.

Он полез в карман, достал деньги и протянул мне. Рука у него двигалась неестественно, будто протез. Ничего удивительного при таком морозе. И акцент в его голосе, скорее всего, того же происхождения – мороз, как и алкоголь, сказывается на голосовых связках.

– Это задаток. Сделаете – получите столько же.

– А иконку не желаете приобрести? – впрягся в разговор Мирон. – Есть лик Богородицы, святых великомучеников… Пора о вечном задуматься…

Не глянув на Мирона, покупатель развернулся и деревянной походкой побрёл прочь.

Я посмотрел на деньги, пересчитал. Пятьсот долларов! Вот это удача! Я о таком и мечтать не мог. В лучшем случае в месяц до двухсот долларов зарабатывал, а тут…

– Странный он какой-то… – раздумчиво сказал Мирон, и мне показалось, что он завидует моей удаче.

– Побольше бы таких сумасшедших! – весело ответил я.

– Я не о том… – покачал головой Мирон. – Ты заметил, какой у него нос? Как у покойника. И на шарфе инея нет, словно он не дышит.

– Ага, – поддакнул я, невольно вспоминая, что действительно не видел на шарфе клиента инея. – И двигается как мертвяк, и говорит утробным голосом из преисподней… Брось, Мирон! Замёрз человек до невозможности, а иней с шарфа отряхнул. Не все же закусывают «Вигор» наледью с усов. На себя посмотри – скоро нос отвалится от мороза!