Марокканское солнце - страница 19
ГЛАВА 4
Медленно прошли три месяца, абсолютно похожих и однообразных днями и каждой минутой. Все в доме аль Гафур оставалось неизменным, однако, уже совсем привычным и ничем не приметным, что порою раздражало одних и просто вводило в отчаяние и упадок других членов семьи. Глава дома, Джабар, изо дня в день ходил мрачный и хмурый, словно тень передвигаясь по комнатам и не произнося ни слова; но только ночная мгла окутывала Фес, как аль Гафур, уединяясь с женой, выливал в ее слух все накопившиеся планы и мерзкое недовольство, наполнявшее его сердце с каждым днем все больше и вызывавшее непреодолимое чувство гнева. Причиной же всего того, конечно, была невестка, все мозолившая глаза седобородому Джабару и его жене. Часто, слушая мужа, Закира сама наполнялась яростью, немного больше похожей на ядовитую зависть, что никак не давала покоя ее гордому самолюбию. Молодая невестка проявляла себя во всем послушной и кроткой, беспрекословно выполняя все повеления свекрови, от чего та просто выходила из себя и, порою изматывала сама себя, все придумывая новые испытания, что, казалось, одно другому не уступало в находчивости и неповторимости. Нередко Закира вместе с мужем целыми часами обсуждали невестку, выискивая в ней что-либо недоброе и притворное, при том сами лишались сна и покоя в то время, как все в доме давно спали, нежась в шелковых постелях.
Несмотря на то, что Лиза производила впечатление спокойной и всем довольной невестки, душа ее все болела и непрестанно изнывала, ощущая тяжелые цепи на скованном сердце, истекающем кровью и слезами. Не проходило и дня, чтобы она не терпела оскорблений со стороны свекрови или мужа, все чаще поднимающего руку на ее беленькое небитое тело. Каждый вечер, оторванная от молитвы, девушка терпела побои и всевозможные отвратительные слова, часто пугавшие ее ранимую душу. Но ни звука, ни сухого изнывающего стона, ни одной слезинки никогда не проронила Лиза в присутствие мужа. Все, что порою совершенно невозможно стерпеть, терпелось ею беспрекословно и стойко. Лиза не смела никому пожаловаться, зная, что в этом доме, городе да и целой стране не от кого ждать помощи и понимания. Только оставаясь одна, девушка слезно молилась и изливала свою душу пред Богом, на которого лишь надеялась и уповала всем сердцем. Единственно Ему Одному Лиза говорила, как ей тяжело и больно жить в этом доме, как измучили ее эти недобрые взгляды.
Прожив же так несколько месяцев, Лиза свыклась с мыслью, что подобно, и никак иначе, она проживет всю свою оставшуюся жизнь. Девушка научилась быть во всем послушной, кроме того, что противоречило Слову Господнему. С каждым днем она плакала все меньше, пыталась чаще улыбаться, хотя бы тогда, когда сердце воистину радовалось о Боге, воспевая Ему хвалу. Лиза старалась не вспоминать все то, что было раньше, когда жила она в деревне или училась – все это навивало уныние и грусть, чего итак хватало в каждой минуте продолжающейся жизни.
Не отстранялась она уже от мужа, порою совсем докучающего ее своими нежностями, вдруг приливающими после яростного гнева и появляющимися, точно солнце в дождливый день. Столько же яро и ревностно Нариман навязывал ей свою веру и закон, сколько целовал ее губы, наполненный пылкой страстью. Лиза принимала все молчаливо и послушно, но по-прежнему холодно и равнодушно, отвечая на все, что делал с ней муж. Но бывало, когда Нариман засыпал, когда расслаблялись его руки и умолкал суровый голос, Лиза, наклоняясь над ним, о чем-то задумывалась и начинала совсем неслышно молиться. Девушка нередко чувствовала себя обязанной сделать хотя бы что-нибудь, что могло бы дать небольшое, может самое крошечное, начало к покаянию этого человека. Лиза не смела и надеяться, что столь ярый мусульманин может вдруг уверовать во Христа, но со своей стороны девушка желала сделать все, что бы, придя к Богу, она не постыдилась и не была виновной в том, что молчала или не молилась за душу мужа. Говорить что-либо она пока боялась. Теперь Лиза лишь молилась Господу за мужа, который, как было видно, каждый новый день просыпался таким же, как и прежде: грозным и суровым, но в тоже время пламенно нежным.