Но слепой вряд ли поймет зрячего. Меня скорее отправят в темницу или, того хуже, – в приют Един-бога.
О Фензино заговорили быстрее, чем хотелось. Слухи распространились от путников, забредших туда по ошибке. Началось разбирательство, замелькало и мое имя. Плевать, конечно. После учиненной резни я не собирался жить долго и счастливо. Но и позволить поймать себя сейчас тоже не мог.
Боги услышали мои молитвы ровно через месяц после возвращения в Солнечную долину. В обеденном зале, где я по привычке проводил каждое утро, было спокойно. Полногрудая Марья таскала тяжелые подносы с похлебкой, скрипели скамьи, стукались кружки с брагой. Тогда‐то я и приметил их – путников в сером.
Они выделялись среди остальных постояльцев: вставали на заре, передвигались почти бесшумно. На постоялый двор эти посетители пришли налегке. Среди путников было трое мужчин и парочка юнцов, которые без разрешения и рта не открывали. Тихие. Очень тихие люди. Это и было странно.
Сегодня снова никто, кроме меня, не обратил на них внимания. Заняв стол в дальнем углу, путники принялись негромко, но горячо о чем‐то спорить. Я напряг слух.
– Ясен клен, это чистая правда, – русобородый великан обращался к человеку, спрятавшему лицо за капюшоном зимнего плаща. – Люди не обгладывают с трупов мясо.
– Выдумки суеверных дураков, – спокойно ответил тот. – Им лишь бы лишний раз испугаться. Проклятые земли, скажешь тоже.
– У тебя есть другие идеи, отчего там люди пропадают? Под Каменновысью завелся хищник. Звери пачками гибнут. Мой дядька своими глазами видел, как что‐то утащило собаку в подвал. А дядька врать не станет. И это не одичавший домовой, а кое-что пострашнее…
Я замер, не поверив ушам: «Шутка ли? Трехрогий проник в священный круг, охраняемый берегинями? И теперь тварь развлекается, привычно истязая животных? Или тут завелось нечто иное?»
Разговор странников перешел на едва различимое бормотание, а рядом, как назло, захохотала распутная девка. Взяв в здоровую руку тарелку с похлебкой, я подсел ближе. Будто бы из брезгливости.
