– Партер не люблю, – сказал я.
– Повтори.
– Это не пароль, прости, так, неприятное предположение.
– Ты не можешь повторить пароль? Ты его не знал, и взял меня просто на испуг? Вспоминай, или я тебя не прощу. Никогда.
– Давай хотя бы закончим эти тити-мити, – я приподнял ее бесценно-большие груди. – Не могу на них насмотреться. И знаете…
– Прекрати лицемерить и паясничать одновременно. Пароле пе. Или хотя бы просто пароль, и да: можешь закончить то, что начал давно.
Натренированным финтом я бросил ее на татами лицом вниз.
– Ч-что ты делаешь, паразит?! – завизжала она, как поросенок натюрлих. – Я просила тебя продолжить то, что мы не закончили тогда. – Я остановился.
– Без сомнения, тогда я знал, что это было.
– Ты вообще нарочно притворяешься? Ты и тогда не сказал мне пароль, а только притворился, что в курсе моих устремлений ввысь, и даже под воду.
– А! под воду, вспомнил. Чюрлёнис.
– Я не ослышалась? Ты можешь повторить?
– Алл би бэк.
– Прекрати паясничать, скажи что-нибудь новенькое!
– Остался у меня на память от тебя, портрет, твой портрет работы Пабло Пикассо.
– Всё ты договорился. Теперь тебе придется выбирать между Чюрлёнисом и Пикассо. Ну, что будешь делать? Крути пальцы. Или вообще гадай хоть на кофейной гуще.
– Кстати, я бы кофе принял. Тем более сейчас. Надо ломать экстремальную ситуацию.
– Хорошо, пусть он тебя убьет. – И этот хомячок отрыл дверь.
Я конечно, побежал, тем более, что уже оделся. Голубой за мной. Если бы я еще бежал по-честному, но уже через три вагона понял:
– Бегу, чтобы обмануть его. – Два раза мне удалось стукнуть его закрывающейся дверью. Ему мало. Конечно, если бы стекло разбилось, и голова красно-голубого мэна повисла среди его острых зубцов, но такое огнеупорное стекло к счастью не бьется. Имеется в виду, такое развитие событий решило бы все в мою пользу.
Я думал только об одном:
– Как лучше: драться при ней, или, наоборот, лучше, чтобы она не видела моего поражения.
Ясно, лучше при ней, ибо при ней-то осталась только победа.
И вот она встала предо мной с сигаретой в зубах, но всё равно:
– А во лбу звезда горит.
– Ты не могла куда-нибудь спрятаться? – даже не продышавшись спросил я.
– Где ты был?
– Это не вопрос в сложившейся ситуации.
– Ты опять хочешь сразу перейти к сексу? Я не знаю, где ты был, а душа, чтобы смыть сомнения здесь, кстати, нет.
– Я тебе честно говорю, зря ты разводишь сейчас эту лирику.
– Почему?
– Потому что вот-вот нас могут грохнуть.
– Так ты его не убил?
– Как я мог его убить?
– А зачем ты вообще ходил на охоту?
Я приложил руку ко лбу, как Сократ в гостях у Микеланджело.
– Пожалуйста, не веди себя, как будто ты ничего не понимаешь.
– А что… в том смысле, что еще на тебе не женился? Ты же ж не предлагала. Кажется.
Она посмотрела в окно.
– Вот он идет сюда.
– Уже видно?
– Да, пробирается, как Циклоп среди толпы народа, напролом.
– Я пойду? – спросила она.
– Да, конечно, но я с тобой. И знаешь почему? При тебе я постесняюсь проиграть.
– Хорошо. Я пока почитаю книгу. Или мне помочь тебе?
– Ты можешь читать одним глазом?
– Могу. После праздника Нового Года я читала стихи Бродского, чтобы как-то уснуть в одиночестве:
– Я один, я вышел на подмостки, прислонясь к новому дверному косяку.
– Это не он.
– Не надо меня перебивать. Или ты не слышал, что я читала одним глазом, а другой закрыла, так как он двоился? Ну, хорошо, хорошо, я буду читать одним глазом, а другим свяжусь с Охотой на Ведьм.
