– Охотхозяйство?
– Оно не в самом Заповеднике, – смущенно поправился Архиереев, – а как бы при нем. – Он сделал движение рукой, словно краб, отодвигающий в сторону пустую консервную банку, возникшую на его пути.
Пеликанов понимающе закивал.
– Поймите, область дотационная, зарплаты невысокие, народ… – Архиереев быстро взглянул на него. – Нет, народ у нас хороший, народ у нас замечательный, душевный… А вот с инвестиционным климатом, прямо скажем, не очень. Материальная база давно устарела. Мы об этом регулярно писали, пишем и будем писать. Неудивительно, что в отсутствие прочного экономического фундамента, да с перепою, чего только не померещится, – к неожиданному выводу пришел он.
– Разберемся, с божьей помощью, – отозвался Жора.
– Если не лезть в самую глушь без проводников, то ничего плохого, я вас уверяю, не случится. Те-то, питерские, – Архиереев понизил голос до заговорщического, – на свой страх и риск поперлись. Даже службу спасения в известность не поставили. А почему?
– Почему?
– «Зеленая разведка», следопыты хреновы, – раскололся Архиереев, рубанув ребром ладони по столу.
Пеликанов знал, что «зеленой разведкой» называли иностранных агентов, организовывающих под видом природоохранных, экологических экспедиций поиск секретных военных объектов на территории Сибири и Дальнего Востока. Архиереев утверждал, что они проявили интерес и к Заповеднику и бесследно исчезли.
– Машину мы вам обеспечим. До охотхозяйства часа два пути по губернаторской дороге…
– Нет, Дмитрий Петрович, по губернаторской дороге мне не надо, – перебил его Жора. – И охотиться я не люблю, зверюшек жалко. Мне – в самую глушь.
Он вспомнил, как с невыразимой грустью смотрел в детстве на отцовскую резиновую утку и коричневый продолговатый манок, поражаясь тому, насколько все-таки коварные и жестокие существа люди.
Часам к одиннадцати Пеликанов вышел из редакции на набережную. Простуженная серо-голубая река, подернутая морщинистой рябью, медленно утекала под низкий арочный мост. Между деревьев по обоим берегам прятались небольшие церковки, ползли низкорослые кусты с взъерошенными торчащими ветками. Возле одной из них стояли три небольших белоснежных катерка с крестовидными мачтами. Жора решил еще раз набрать Риту. В Заповеднике сотовой связи наверняка не будет. Рита снова убийственно молчала. Выждав с десяток гудков, Жора отключился. Наушник выпал из уха и повис, болтаясь на проводе возле пупа.
– До привокзальной площади как доехать? – окликнул он проходившего мимо деда с плетеной корзинкой, полнящейся странными серыми грибами.
– Садись на любой автобус, – пенсионер махнул рукой куда-то в беспросветное северное небо.
«Верно, Земля круглая, Вологда круглая, жизнь круглая», – думал Жора, стоя возле своего рюкзака в поскрипывающем круге двухсекционного «Икаруса» с гармошкой. Когда кондукторша предложила ему купить билет и заплатить за багаж, он долго не мог понять, чего она от него хочет.
Вокзал был почти пуст и вгонял в уныние отсутствием идей. Редкие пассажиры дремали в жестких деревянных креслах под декоративным картографическим панно ВОЛОГДА-1147. Пару человек стояли возле билетных касс, вяло переговариваясь и туго соображая. Пеликанов решил посмотреть расписание.
Грязовец, Погорелов, Свиноферма, Чарозеро, Тотьма (То – тьма!), Череповец… Чтение автобусного расписания навело Пеликанова на мысль, что преобразования в России следует начинать с незамедлительной топонимической реформы. Названия маршрутных пунктов на карте являли собой наглядную историю какого-то безрадостного катастрофического существования.
