Артур словно на дно залёг, ибо не появлялся с самого конца учёбы; не было от него ни одного письма, ни одного телефонного звонка, так что Александр начал серьёзно беспокоиться – за их дружбу в том числе, что, как ему чувствовалось, словно висела над пропастью, из последних сил держась за край одной немощной рукой.
Сейчас, в середине лета, страна живёт на удивление спокойной жизнью, хотя всем – и её гражданам, и ГОБу, и Вайтмунам с Норманом – очевидно, что прочие государства и террористы, чёрные змеи, не умиротворённо легли на солнцепёке, а замерли лишь, готовясь обвить мёртвой хваткою своих соперников. Буря, порождённая полвека назад человечеством, ещё должна была достигнуть апогея и разразиться наконец бесчисленными жертвами. Удар молнии, что вызовет пожар, ещё впереди, и это повергало в леденящий страх любого, кто вдруг решал помыслить об этом.
Впрочем, ни Хелена, ни Александр, ни кто-либо ещё, кроме, пожалуй, каких-нибудь политиков и философов, ни о чём подобном не помышлял в жизни своей ни разу – не было причины забивать голову подобной ерундой. Жизнь их текла размерено, подобно полноводной реке, которую пока не перекрыли плотиной; реке, течение которой ещё не прервалось по воле единственного человека.
Одним довольно прохладным днём, когда солнце надумало заканчивать свою прогулку и только-только стало на прощанье покрывать всё золотистыми шёлковыми тканями, Александр посетил больницу вновь – в последний раз. Ничего в ней ровным счётом не изменилось: те же толпы страждущих, раненных, искалеченных, та же вонь, те же злые старики и огромная страшная женщина. Разве что цены ещё возросли.
В палате Хелены также ничего не менялось кроме её настроения и числа тех миленьких игрушек, что дарил ей Александр. И вновь они сели вместе: она – на кровать, укрыв ноги простыней, он – подле неё на краешек, и вновь заговорили обо всяком, то и дело смеясь, переглядываясь и даже подолгу глядя друг на друга в те моменты, когда слова неожиданно кончались – после таких гляделок, правда, они так же неожиданно находились. Вот и сейчас, когда Хелена засмотрелась на лицо друга и перебросила затем взгляд, смущённо зардевшись, Александр, тоже почувствовав неловкость, решил рассказать первый пришедший в голову анекдот. За него ему потом было стыдно.
– Где ты их находишь? – рассмеялась Хелена, благородно, подобно аристократке прикрыв ладонью рот.
– Что, нравятся? Они очень глупы. – Александр отвёл смеющийся взгляд.
– А это ты их придумал?
– Нет. Ну это, ты же знаешь, с какими личностями я иногда гуляю – от них, рассказываю, и не такого наберёшься!
– Передай этим личностям, что я их анекдоты оценила, – с напускной важностью вздёрнула Хелена подбородок. Её голубые глаза излучали подлинную, до глупости простую радость.
– Вендель обрадуется, – подмигнул ей Райтер, лукаво улыбнувшись. Реакцию он предугадал безукоризненно: девушка вытаращила глаза и воскликнула:
– Он это придумал? – С чего-то вдруг анекдот ей показался совершенно примитивным, но выказывать отвращение она не решилась: – Ха, оказывается, иногда и он на что-то годен…
– Ты его недооцениваешь, – заметил студент. – Он, это, просто иногда не соображает, что делает; на самом же деле он… ну, добрый и приятный человек.
– Маме Томаса тоже, наверно, было приятно от его «доброты», – столь резко помрачнела Хелена, в тот же миг взглядом спалив листик на дереве за окном, что Александр невольно отшатнулся. – И самому…
