Договорить она не смогла, ибо почувствовала окативший её лицо жар, что поражает человека, готового вот-вот зарыдать. Но выдержка ли её окрепла, чувства ли улетучились, да только быстро она сумела прогнать навестившего её в мыслях Томаса, что с собой обыкновенно нёс печаль да терзания, и живенько оправилась от горестного приступа, только разок шмыгнув носом.
– Не надо, Хелен, не начинай, – покачал головой Александр, будто умоляя девушку оставить Томаса в покое.
– Я знаю, я… я в порядке. Но… но я не могу так… так просто забыть его…
Напряглись её брови, скруглились глаза, морщинки выступили – с трудом боролась она с плачем, тем не менее, намеренно терзая себя разговором.
– Он тоже мне был дорог, – сказал Александр. – Конечно, мы с ним не вот лучшими друзьями были, но друзьями назвать нас точно можно было. Помню, как он всегда меня на философию вытягивал: говорим об учёбе – он вставит какую-то заумную мысль; говорим о моде и спорте – и тут поумничает; о нашем любимом – политике, – и тут даже найдёт, что необычного такого сказать. И знаешь, иногда это даже, рассказываю, переставало звучать глупо. Не знаю, то ли я привыкал, то ли он что-то приближённое к реальности говорить стал…
– А я никогда к этому привыкнуть не могла. Но всегда терпела – боялась обидеть.
– Его таким обидеть нельзя было. Он вообще беззлобный был человек.
Хелена покивала, ладонью закрыв скривившиеся от душевной тяжести губы.
– Скучаешь по нему? – Снова кивок. – Давай не будем о плохом…
– А о чём будем? – тоскливо, с натяжкой незаинтересованного человека спросила девушка, всё не могущая оторвать взгляда от блаженно шипящего в тени дерева.
Заговорил с ней Райтер о кинокомедиях – вещи простой и несущественной, но занимательной и веселящей, главное. Разговор этот длился у них ещё долго, но не содержал в себе ничего интересного. Посему выйдем из их палаты и отправимся в небольшой зелёный парк в паре кварталов отсюда, где сидит сейчас на скамейке в полном одиночестве под сенью лип и берёз Артур.
Стайки некрупных солнечных зайчиков в весёлом танце кружили по его одежде, как бы норовя согнать непослушную тень; листва шуршала над ним, повествуя о боли людей, а кружащие над парком и садящиеся по временам на урны и лавочки вороны с голубями точно соперничали, то и дело огрызаясь друг на друга.
Не сказать, что парень разделял чьи-либо настроения. Не был он воинственен, не был и умиротворён – война была, но внутри него, сокрытая от очей простака. В такое время решающим событием становится встреча с тем, чьи глаза, напротив, способны видеть смерч в душе человека.
Артур, совершенно трезвый, сидел сгорбившись, корпя над своими тяжкими мыслями, когда вдруг почувствовал, как кто-то из проходящих по аллейке людей вдруг уселся рядом. Покосился студент и увидел рядом с собой старика в бело-оранжевой одежде да в сандалиях, с простенькой деревянной тростью. Предпочёл он поначалу не обращать на него внимания, как и на прочих прохожих, да только старик сам к нему обратился:
– Денёк прекрасен, не правда ли? Не жарко, не холодно, ветерок обдувает, солнышко греет…
– Ну да, что-то вроде этого, – нудно подтвердил Артур таким голосом, что даже глухой поймёт: желания поддерживать разговор у парня нет. Старика это не остановило:
– А поглядите, как вороны и голуби огрызаются, чёрное и белое… Они словно символизируют что-то, не думаете?
