Но, несмотря ни на какие выходки с ее стороны, он оставался любящим и нежным мужем. Любовь к ней ясно выражалась в его глазах, и он любил ее так сильно, что, как очень многие говорили, ему была дорога даже та земля, по которой она ступала.
Когда миссис Генри собиралась произвести на свет ребенка, она потребовала, чтобы муж в продолжение всего времени, пока это происходило стоял у изголовья ее кровати и несмотря на то, что, как мне говорили, он, глядя на ее страдания, бледнел как полотно, что пот градом лил с его лица, и он, не зная, что ему делать, скомкал свой носовой платок и свернул его в шарик величиной с ружейную пулю, он не смел отойти от постели раньше, чем не родилась его дочь, Катарин. После этого он в продолжение нескольких дней не мог выносить вида ребенка, да и впоследствии никогда не чувствовал к нему той нежной отцовской привязанности, которую он чувствовал бы, если бы не присутствовал при его рождении и не видел бы, какие страдания причиняло его появление на свет любимой им женщине.
Вот как обстояли дела в семействе лорда Деррисдира до 7 апреля 1749 года, до дня, положившего начало событиям, разбившим столько сердец и погубившим столько жизней.
В этот день я незадолго до ужина сидел в своей комнате, когда Джон Поль, не потрудившись, из вежливости, даже постучать, вбежал ко мне и сообщил мне, что пришел какой-то господин и желает непременно видеть секретаря. При слове «секретарь» он насмешливо улыбнулся.
Я спросил, что это за человек и как его зовут, и таким образом узнал, почему Джон Поль пришел в такое дурное расположение духа. Как оказалось, незнакомец не желал назвать себя по имени, и это страшно оскорбило мажордома.
– Хорошо, – сказал я, слегка улыбаясь, – я пойду и спрошу его, что ему нужно.
Я вышел в приемную и увидел там толстого, коренастого мужчину, закутанного в дорожный плащ и, по-видимому, вернувшегося из далекого путешествия. Неподалеку от него, с открытым от удивления ртом, стоял Макконоки и, потирая подбородок, смотрел на незнакомца, который, со спущенным на лицо капюшоном, ждал моего появления.
Как только он увидел меня, он подошел ко мне и заискивающим тоном сказал:
– Мой дорогой сэр, тысячу раз извиняюсь, что потревожил вас, но я нахожусь в крайне неловком положении. Мне дано поручение, исполнение которого доставляет мне некоторое затруднение, потому что… потому что… Но надеюсь, что вы, сэр, живя в доме лорда и неся на себе даже некоторую ответственность, не относитесь враждебно к какой бы то ни было партии? Я, по крайней мере, так полагал, и поэтому и осмелился обратиться к вам.
– Вы можете быть совершенно спокойны, – сказал я, – тот, кто переступил порог дома лорда Деррисдира, не рискует ничем, к какой бы партии он ни принадлежал.
– Я был в этом уверен, я был в этом уверен, – сказал незнакомец, – иначе бы я не решился явиться сюда. Видите ли, в чем дело. Ко мне нынче утром на корабль явился человек, фамилию которого я теперь не могу припомнить, но весьма достойный, хороший человек, могу вас уверить в этом, и попросил меня исполнить одно поручение. Человек этот, явившись ко мне, рисковал даже своей жизнью, и я должен сказать вам откровенно, мистер… мистер… виноват, я забыл вашу фамилию, я помню только, что фамилия крайне благозвучная… ну, одним словом, с моей стороны был также большой риск, что я взял на себя это поручение и явился сюда. Моя жизнь много раз была в опасности, могу вас уверить, и я не боялся за нее, но потерять ее из-за чужого, поручения было бы неприятно. Итак, видите ли, во время сражения при Карлейле я видел одного молодого человека, сына…
