Мастер иллюзионной живописи - страница 14

Последних слов Фединг не слышал, вернее, пропустил мимо ушей, продолжая обдумывать серьёзный разговор, состоявшийся с господином Отурком накануне. Но никакое решение не приходило на ум. Он находился в состоянии угнетающей прострации, когда весь существующий мир казался не реальным, а видения, доходившие до галлюцинаций, неотступно преследовали его на каждом шагу, не давая по достоинству оценить реальную обстановку.

Фединг чётко и ясно, в режиме реального времени наблюдал один и тот же сон – как в калейдоскопе менялись сочетания нереальных цветовых пятен, чёрточек искривлённых линий, наполненных экспрессией дьявольского движения. Красивые очертания непонятных, необъяснимой, несуществующей формы предметов, от которых веяло божественной красотой, ослепляли своим величием и грациозностью. Одна картинка сменяла другую в ритмической, плавной последовательности.

Фединг видел бесконечный поток неземных зрелищных композиций.

Как жаль, что всю эту красоту нельзя было ни сфотографировать, ни заснять на видео, – всегда с глубоким сожалением думал Фединг, когда в очередной раз, видения проплывали мимо него, и прекрасный сон заканчивался…

Вдруг Фединг резко очнулся ото сна, словно его окатили ледяной водой… и уставился на картину, которая висела у него над столом! Он не мог поверить увиденному…

«Этого не может быть…» – подумал Фединг.

– Этого не может быть!! – заорал он на весь Музей не своим голосом так, что несколько сотрудников музея пулей влетели к нему в мастерскую, услышав его дикий, истошный вопль.

Сначала они опешили, потому что увидели Фединга, здорового и невредимого, спокойно стоящего возле стола и разглядывающего картину, но затем их поразил вид реставратора: он стоял весь растрёпанный, взлохмаченный, глаза навыкат широко раскрыты…

– Вот она! – растеряно и едва сдерживая слёзы, произнёс Фединг.

Он смотрел на картину Поника, и только ему было понятно в эту минуту, что она выражает…

– Это же изображение моего иллюзионного сна! – он повернулся к окружившим его людям и радостно повторил, показывая рукой на картину. – Это моя картина.

Сотрудники Музея окружили Фединга и тоже принялись рассматривать картину, но лишь пожимали плечами и крутили головами.

– Нужно сообщить директору, – чуть слышно произнесла на ухо седому смотрителю пожилая худосочная женщина. – Это нельзя оставить без внимания…

Пожилой смотритель закрыл глаза, в знак согласия, и кивнул головой.

*****

Отурок сидел в своём роскошном кабинете и дымил сигарой.

«Всё-таки как грубо я поступил с Федингом» – думал он, вспоминая вчерашний разговор с лучшим реставратором Музея.

– Я хочу видеть Фединга у себя в кабинете – объявил он по селектору – Немедленно!

«Нужно хоть немного загладить перед ним свою вину» – подумал Отурок. – Побалуемся армянским коньячком! Отвлечёмся от работы…

– Фединга нет в музее! – услышал он голос секретаря. На секунду Отурок опешил. Он подумал, что Фединг опять решил продолжить свои штучки и хотел, было, возмутиться, но всё тот же голос продолжил:

– Фединг внезапно заболел и помещён в психиатрическую больницу. Подробности у директора Музея.

Не дожидаясь пока директор явится к нему, Отурок, со свойственной ему деловой энергией через несколько секунд сидел в кабинете директора и слушал его невнятный рассказ о происшедшем.

Не прошло и получаса, как Отурок шёл по больничному коридору.

Психиатрическая больница напоминала светлую, солнечную тюрьму. Только в отличие от настоящей тюрьмы здесь отсутствовали полицейские надзиратели с дубинками и наручниками. Не было также толстых металлических прутьев и решёток, сломать которые не смогло бы и стада разъярённых слонов. Не было железных кованых дверей. Всё чистенько, аккуратненько и очень тихо. Правда эта благополучная тишина иногда нарушалась истошными воплями, истерическими стенаниями, душераздирающими криками и суматошными действиями санитаров и медсестёр. А в основном это было чудесное место для отдыха, лечения и рассуждения о смысле бытия.