– Давай, брат, левее!
Казалось, никогда не кончится его слепой поход по кочкам и ямам, наполненным жидкой массой, издающей зловоние. Пару раз он утыкался плечом в низкорослые деревца, росшие там, где посуше.
Захотел сдохнуть. Лечь и сдохнуть тут. На хрена такая жизнь? Но продолжил ползти на одном упрямстве.
«Я тебе, гадина, не барчук какой-нибудь изнеженный, я крепкий, я закаленный, я все вынесу, я тебе, гадина, не позволю меня тут похоронить», – говорил он неведомо кому.
– Сто-ой! – донеслось до него.
А дальше – обычная армейская невнятица выставить кому-то там охранение… обсохнуть… перемотать чего-то там портянки… не выходить из-за какого-то склона… уроды и недоноски…
Слева его пнули весьма чувствительно. Рэм сделал еще несколько шагов, вернее, ползков вправо и ощутил под ладонями сухую траву. Брякнулся наземь. Подтянул винтовку поближе к себе. Сейчас из нее не постреляешь, вся в тине, а потом еще, даст Бог, пригодится.
– Что там у тебя с глазами, дружище? Не повыдирал их еще с корнями-то? – раздался рядом тот же спокойный и насмешливый голос.
– Да просто гнилью забило… а промыть…
– Ну, еще! Не этой же тухлятиной. Ляг на спину, братишка Руки по швам! Не мешай мне, я промою чистенькой.
Рэм так устал, что подчинился без споров и расспросов. Рефлекторно дернулся, когда ледяная водица потекла по лицу. А потом кто-то нежно, аккуратно, по-отцовски вытащил всю вонючую труху у него из глаз.
– Не боись, я и руки прополоскал.
– Откуда… чистая вода?
– Из фляжки, брат. Ты бы сам живо сообразил из своей полить, только вот испугался чуток, оттого и в голову не пришло.
Наконец Рэм разлепил глаза. Хорошо-то как! Тишина – стрельба почти что сошла на нет. Солнышко светит, птичка вон какая-то на чахлой болотной березке сидит. Ребята костерок затеяли. И, главное, никуда не надо ползти.
Благодать.
Разве только тело чье-то в десяти шагах от берега плавает рожей книзу, кровь из спины течет и мешается с черной грязью. А так – хорошо.
Вблизи от Рэма стоит мужик с простецким лицом рабочего, кряжистый, коротконогий, с мощными ладонями – просто не ладони, а грабли. На нем ладно пригнанная форма пехотного капрала По болоту вместе со всеми полз, а форма все равно нигде не задралась, не перекосилась. Ремень с пряжкой – как влитые. В левой руке у него – трофейный карабин, легкий и удобный, куда удобнее имперской винтовки, а в правой – ранец Рэма с драной лямкой.
– Ты его чуть в болоте не утопил, – говорит мужик и швыряет ранец Рэму под ноги. – Держи, бедолага.
– Спасибо… Вот спасибо! Выручил. Хочешь папиросу? У меня есть папироса…
– Чего ж, не откажусь.
Крепыш ловкий движением принял «горскую» и сунул за ухо. На удивленный взгляд Рэма он ответил:
– Да потом скурю. Прежде обсохнуть бы надо.
– А ты… что-то я тебя раньше не видел.
– Раньше меня тут и не было. Раньше я был в 112-м пехотном полку. А еще раньше я был в школе младших командиров. А совсем раньше – на верфи ремонтником.
– Как же ты из 112-го… к нам?
Тот хмыкнул.
– Как? Да обычно. Вместе с вами в «котел» попали. Только от вашей академической бригады покуда что-то осталось, а от нашего полка – я да еще трое парней. Прибились к вам вчера.
– Ну, теперь вместе вылезать будем. Рэм. Рэм Тану меня зовут.
– Дэк Потту. Сейчас отдохнем, и я тебя со своими познакомлю. Тут они, поблизости.
На болото опускались сумерки. Люди, смертельно усталые, бродили по холму, выпиравшему из трясины подобно острову над морской пучиной, и собирали хворост. Впервые за много часов они не боялись внезапного нападения. Холм закрывал их от пулеметов карательной команды, а по хлябям к ним не пойдут: так ведь и свои головы положить можно.
