Комната, называемая библиотекой, разве что наличием четырех книг на каминной полке оправдывала свое название. Император изредка просматривал эти книги, неизменно загадочно улыбаясь и помечая что-то на полях. Из обслуги никто и помыслить не мог, чтобы коснуться книг чем-то, кроме ветоши для пыли. И лишь один император знал, что эти четыре книги так же далеки от философии, стратегии и истории, как он до небес. Иллаиса их не читала, но знала не понаслышке, что именно в них описывается – старые книги хранили древние, как мир знания.
В ожидании важного гостя Даймор именно тем и занимался, что обогащался древними знаниями. Иллаиса порывисто поднялась и подошла к нему. Гневно посмотрела на него, на книгу, и снова на него. Затем молниеносным движением выхватила томик из его рук и зашвырнула в угол.
Даймор расхохотался и притянул ее к себе.
– Успокойся, пожалуйста, – мягко сказал он, поглаживая ее спину, – Не показывай своего волнения. И дай мне спокойно провести переговоры. И чтобы ни случилось, ни звука. Ты поняла меня?
– Хорошо, любимый.
– Поверь, мои методы дают быстрый и плодотворный результат.
– Хорошо, я буду спокойна. – улыбнулась Иллаиса. – И не буду волноваться.
– Умница, – отозвался он, – а теперь садись и постарайся успокоиться. Я слышу их шаги в коридоре.
После нескольких секунд ожидания, дверь распахнулась и на пороге замер Старший гвардеец.
– Доставили по вашему велению! – гаркнул он и, обернувшись, уже тише приказал в коридор. – Ввести ее!
Сначала в кабинет вошли трое охранников, каждый сжимая в руках длинные цепи от кандалов, затем гордо вскинув голову, ступила пленница, и следом за ней зашли еще трое гвардейцев, с такими же цепями в руках. Вся процессия остановилась посреди библиотеки, Старший встал рядом и, вперил в стену перед собой бессмысленный взгляд.
Иллаиса затаила дыхание и замерла всем телом, стараясь не показывать, как взволнована, пусть ее и не видит никто, кроме Даймора. Но у нее не получалось. Она, не отрываясь, смотрела на пленницу и восхищалась ею. Стать, гордость, сила. Красота.
Она отвела глаза от лица пленницы и только сейчас поняла, что слухи о жестокости эмиссаров слухами отнюдь не являются. Внутри нее все сжалось, она огромным усилием подавила в себе неуместные сейчас гнев и ярость. Все внутри бушевало, восставало против такого отношения, от одной мысли, что они могли творить в застенках темницы с такой красотой, ее кидало в дрожь от бешенства. Хотя и прошло множество лет, для Иллаисы пленница значила гораздо большее, чем источник информации. Чувство вины захлестнуло ее, на глаза навернулись слезы. Она сама не подозревала, от чего отреклась тогда, пока не столкнулась с этим сейчас, после стольких лет. Не стоило настаивать на присутствии здесь, пожалела она. Она стиснула что было сил руку Даймора. Он все понял и мягко, успокаивающе сжал ее пальцы.
Когда кухарки рассказывали ей о пытках эмиссаров, ей всегда казалось, что те нагло преувеличивают. Сейчас она думала, что они многого не договаривали. Одежда на пленнице свисала живописными лохмотьями, едва прикрывая самые интимные места и совершенно не скрывая ссадин, кровоподтеков, едва заживших, и еще кровоточащих ран. Иллаиса вдруг поняла, что если бы они оставили такие же следы на ее лице, она бы не смогла сдержать себя. Толстые стальные цепи тянулись от ошейника вниз к кандалам на руках и ногах, опоясывая все тело. На талии и ошейнике крепились цепи, что охранники судорожно сжимали в своих руках. И Иллаиса знала, что они боятся пленницы, невзирая на все предосторожности и крепкую, заговоренную сталь.
