Мастерская - страница 6

В тот же вечер на город вдруг налетел неистовый южный ветер. Район Гази заполнился клубами пыли. У входа в метро началась давка. Дышать было трудно. Беба заперла мастерскую раньше обычного и отправилась домой. На пустыре мальчишки гоняли тряпичный мяч. Рядом с ней шагали пожилые пары – неуклюжие мужчины, грузные женщины; толкаясь и обгоняя ее, шли солдаты, строители в касках… Взгляды мужчин становились все назойливее… Бебе казалось, будто ее преследуют, идут за ней по пятам…

Дома Беба застала страшный беспорядок. Вещи Власиса были разбросаны по всем углам. Плюшевые домашние туфли – ее подарок ко дню рождения – и голубая пижама с желтой тесьмой и монограммой напомнили ей летние поездки в Лутраки, шумных гостиничных постояльцев, оккупировавших балконы и жующих груши и сладкие вишни. Рядом, на спинке кресла, валялся красный в полоску галстук – Власис надевал его в прошлом году на ее именины.

Именины у Бебы четвертого декабря, в день святой Варвары, но о них она обычно забывает. Дело в том, что Беба не любит своего полного имени. Оно напоминает ей бесконечные визиты в полицейский участок и в центральное управление Асфалии4. Там, в душных кабинетах, где над столами сосредоточенно корпят полицейские с бритыми толстыми загривками, ей пришлось провести немало часов, чтобы продлить разрешение на содержание мастерской, и вступить в кассу кустарей, ремесленников, получить водительские права и удостоверение о благонадежности. Потом ее все время преследовали крики, доносившиеся из подвалов этого мрачного здания.

Теперь Бебе ничего не оставалось, как, скинув платье, бродить по опустевшим комнатам, изредка останавливаясь перед зеркалом – как бы затем, чтобы вновь убедиться в совершенстве своего тела. Черное белье подчеркивало белизну ее ног. Ноги были красивы – Беба это знала: упругие, сильные, округлые в бедрах и плавно сужающиеся к икрам. Порой ее тянуло показать эти ноги в каком – нибудь борделе. Она представляла, как они будут выглядеть в старости – этакие медленно угасающие свечи в дорогих шелках. Дом наводил на Бебу скуку; ей хотелось куда – нибудь пойти, как это делают мужчины, когда им нечего делать.

Надушившись и сменив несколько платьев, она наконец выбрала одно, самое шикарное, взяла ключи от дома и машины и хлопнула дверью. Купила в киоске пачку сигарет. Булочная была закрыта. Пересекла железнодорожное полотно, прошла по Константинуполеос и вышла на площадь с памятником благодетелю, к кондитерской. На этот раз ее обслуживал другой официант, хромой старик. На вопрос о парне из Салоник он ответил, что тот уже несколько дней не появлялся. «Вот она, молодежь! – жаловался старик. – Сваливают на нас всю работу, а сами шляются». Она ела мороженое маленькими глотками и вдруг почувствовала, что на нее смотрят. Это был офицер, совсем юный, с безупречной прической и ослепительной белозубой улыбкой. Его фуражка лежала на стуле рядом, и он то и дело поправлял ее. Офицер искоса поглядывал на Бебу, следя за малейшим ее движением, – то весело, то серьезно, но всегда иронично. Его самоуверенность раздражала Бебу. Она хотела встать и уйти, но из чистого упрямства осталась. Когда Беба вдруг уронила ложечку, офицер тут же подозвал официанта и попросил, чтобы тот принес «госпоже» другую. За этим последовали неизбежные вопросы, на которые пришлось отвечать. Отвечала она резко, явно не желая кокетничать; говоря по совести, ей не хотелось быть одной; ей недоставало голоса того парня из Салоник. А голос офицера явно намекал, что ей нечего рассчитывать на какое – то особое обращение. Такая дерзость была ей обидна и вместе с тем приятна – будто ледяная вода в знойную летнюю ночь. Звездочки и полоски на его погонах поблескивали в полумраке. Спросив разрешения и не получив его, он все же пересел за ее столик. Вынул из кармана пачку американских сигарет и положил рядом с ее сигаретами.