Андрей Вениаминович – так звали учителя музыки, происходил из семьи разорившегося помещика. Его отец, продав имение и всё, что было, отдал часть денег сыну на учёбу, сам же пустился пытать счастье-удачу в большие города, переходя с одной должности на другую. И, судя по тому, что его сын работал учителем, давало понять, что удача оказалась не на его стороне. Сам Андрей Вениаминович не поехал вслед за отцом, а остался в Сибири, где родился и вырос, где прошли лучшие годы детства. Может быть, он слишком увлекся прошлыми воспоминаниями; может статься, в душе держал обиду на отца, который после смерти матери опустил руки и оставил хозяйство без догляда, но дело сделано, родное имение не воротить, а уезжать в Москву или даже Санкт-Петербург Андрей не видел смысла: там таких как он много и легко затеряться в бурлящем человеческом потоке. Вот потому для молодого учителя мерная, тихая жизнь в сибирском Тобольске оказалась куда ближе столичного блеска и роскошных салонов.
Музыку он любил с детства – она для него, его души явилась не только лишь звучанием, она разверзла ставни в иной, удивительный мир, она говорила-рассказывала своим непонятным, мелодичным языком нечто, что впитывало его сердце в самые отдаленные свои закоулки, трогала струны одинокой души и в блажении предавался он тайным грёзам, когда пальцы его касались белых-чёрных клавиш старинного пианино.
Уроки музыки проходили перед французским. Андрей Вениаминович приезжал к дому Корнильевых перед обедом, проходил в дом, по пути любуясь широким густым садом, а уже в уютной просторной гостиной – светлой, как и сама хозяйка усадьбы, усаживался в кресло или на софу, с терпением дожидаясь Марии. Маша, как только слышала из детской голос учителя, лёгкой бабочкой спускалась вниз. Она души не чаяла в Андрее Вениаминовиче, не робела перед ним, да и он всё своё сердце отдавал детям, оттого и был ими любим. И как учитель, и как истинный христианин, для которого вопросы веры являлись не пустым звуком, он считал строгость и твёрдость в обучении неприемлемым к ученикам, ибо в страхе нет любви, там не прорастает трава, а долина превращается в безжизненную пустыню – прибежище одинокого ветра. Андрей Вениаминович же всеми силами старался удобрять- взрыхлять детскую «почву», посеять в ней дивный, прекрасный сад, а позже с наслаждением любоваться плодами собственных рук.
Маша садилась за пианино, с любопытством всматривалась в нотную тетрадь, про себя повторяла раз за разом: «до, ре, ми, фа, соль, ля, си…» Андрей Вениаминович следил за движениями её пальцев, иной раз говорил:
– Мария Дмитриевна, извольте держать ладонь правильно: округло, как будто вы сжимаете яблоко. Ведите плавно, не задевайте соседние клавиши…
Музыка то плавно плыла по дому, то отрывисто обрывалась на полпути. Учиться играть отказалось куда труднее, чем представлялось ранее, но у Андрея Вениаминовича в запасе было немало терпения, а у девочки интерес и заядлая любовь к познанию чего-то нового.
В соседней комнате, примыкавшей к летней веранде, у окна в глубоком кресле из гобелена сидела с книгой в руках Екатерина ефимовна. В эти минуты одинокого покоя она предавалась излюбленному занятию, принятого в их доме – чтению. В последние тёплые дни быстротекущего сентября она отдыхала в любимом мягком кресле и солнце яркими лучами освещало небольшую комнату, за стеной же продолжались уроки музыки – мелодия сама была как этот день, как сие мгновение.
