– Ты слишком хорошо о нем думаешь. Если интересно, можешь проверить. Зуб даю, он скупает акции завода. Поэтому они и растут в цене, а вовсе не из-за выхода из кризиса.
– Неправда! – она мягко, но победно улыбнулась. – Мы знаем обо всех крупных покупках наших акций! Мы же ведем реестр акционеров.
– Вот и попробуй проверить, кто покупал у вас акции. Не сомневаюсь, ваши новые акционеры валяются под забором. Или это домохозяйки, у которых нет денег даже на квартплату.
– Я проверю, – уверенно ответила она и улыбнулась снова.
Моргот сидит передо мной, развалившись в кресле, и цедит коньяк, время от времени катая его по широкой низкой рюмке, – это хороший коньяк, он оставляет на стекле мимолетные маслянистые разводы.
– Эта идея с акциями сама собой пришла мне в голову. Что-то вроде наития. И только после этого я подумал, что Кролик ляпнет об этом старшему Кошеву.
Он упорно называет Стасю Кроликом.
– Я позвонил ей домой часов в десять. Я не собирался к ней, мне надо было где-то достать денег, а хуже ночи на пятницу может быть только ночь на понедельник. Она ничего не сказала «дяде Лео», ей хватило ума.
– Лучше бы сказала, – не удержавшись, ворчу я. – Старший Кошев остановил бы это до того, как потерял решающий голос.
– Я тогда так не считал. Мне было мало разоблачить игру Кошева против отца. Я хотел огласки, я хотел, чтобы об этом цехе узнали все.
– Зачем?
– Не знаю. Мне так хотелось. Придумай сам что-нибудь, – Моргот подмигивает мне.
Он и теперь играет. У него роль развязного, разбитного парня, который стесняется того, что о нем кто-то пишет книгу. Но играет он столь достоверно, что я иногда верю: он действительно испытывает неловкость.
Я понимаю, почему он хотел огласки: ему нужно было выставить Кошева негодяем публично, именно публично. Моргот не только ненавидел Кошева – он ревновал к нему его популярность, его умение находиться в центре внимания. Я не верю в то, что Моргот завидовал ему, его богатству. Это отношение я считаю именно ревностью.
– И потом, я же не знал, что старший Кошев – против продажи цеха. Я думал, он продаст его сам, как только о нем узнает.
Он затягивается и откидывается в кресло еще глубже.
– Ты остановился на том, что позвонил Стасе в десять вечера, – мягко напоминаю я.
– Да. Она, представь, действительно посмотрела в реестр акционеров и сразу после работы побежала выяснять, кто купил крупные пакеты за последние дни.
– И как?
– Я оказался прав! – довольно жмурится Моргот. – Она проверила всего два адреса. По одному из них застала семейство в коммуналке, троих детишек в коротких маечках, а по второму – алкоголика, заросшего мусором. Она потом еще неделю бегала по разным адресам и видела то же самое. Но меня это уже не интересовало. Я не сомневался, что это Кошев.
– Послушай, если бы ты знал, чем это закончится, ты бы полез в эту историю? – после паузы спрашиваю я.
– Если бы я знал, чем это закончится, я бы не поверил! – смеется Моргот. – Ты чего, Килька? Я хотел нагадить Кошеву, только и всего! Меня, знаешь ли, не интересовали стратегические интересы Родины. Да и стратегического интереса я в этом не увидел. Я хотел помешать ему срубить деньжат по-легкому! Родину продавали все кому не лень, и меня это волновало не больше, чем жизнь на Марсе.
– Это же неправда, Моргот, – я смотрю на него, укоризненно наклонив голову. – Я читал твою записную книжку.
