– «Какая же ты скучная, Юля! И все-то у тебя невозможно, и все-то «выброси из головы». И вечные эти твои абсурд и нонсенс, – она подошла к окну и, повиснув на подоконнике, оглядела пылавшие закатным солнцем стекла дома напротив. – Ну, так слушай: или я умру… умру без него, – или… он будет моим. А он будет моим непременно, – решение принято.
Юля наклонила голову, пряча улыбку.
– Смеешься? пожалуйста, смейся сколько угодно, только знай, что на этот счет у меня есть свой закон, который работает безотказно».
– «Какой же?»
– «Сейчас поймешь, – младшая отошла в угол и покосилась на сестру, – вот ты меня теперь видишь? Не смотри, не смотри, – только в зеркало! В зеркале ты меня не видишь, – и точно так же не вижу тебя я. – Она, крадучись, пошла вдоль стены. – А теперь? Не на меня, не на меня, – ты в зеркало смотри! Что ж, видишь?»
Сестра засмеялась. – «Ну… теперь вижу! Половину носа, половину рта и один глаз».
– «Во-от! – младшая подняла палец вверх. – И ровно настолько же вижу тебя я. Это и есть закон зеркала. И если мне, например, нравится человек, то я уверена, что так же нравлюсь ему и я, – по закону зеркала. И пусть он будет самый красивый, самый недоступный, пусть он даже будет женат, пусть возле него вьется хоть десяток красавиц! Пусть он будет принцем и королевичем, и царевичем, – да ради Бога, что из того. Только уж если я в него влюбилась, значит, точно так же влюбится в меня он! Я даже не понимаю, как это у меня получается. Но другие варианты исключены, – такой закон. И потом… еще веселее завоевать того, кто недоступен».
– «О да», – безмятежно подтвердила сестра.
Матильда уселась на подоконнике, болтая ногами.
– «Вот ты помнишь того англичанина? Ну, который влюбился в меня летом в имении? Ну, когда я была еще ма-аленькая? – нетерпеливо уточняла она, стуча по стене каблучком туфли. И вдруг изумленно всплеснула руками. – Послушай, Юля, а ведь я даже имя его забыла…»
Юля, как раз, хорошо помнила ту давнюю, не слишком красивую, довольно странную историю. Четырнадцатилетняя тогда Матильда (резвый и несмотря на ежедневные хореографические упражнения довольно угловатый, нескладный, с длинными руками, подросток), замыслив взбалмошную детскую интригу, с необъяснимым упрямством ее затем осуществила. То есть, влюбила в себя молодого англичанина, гостившего в соседнем имении.
Впрочем, вспомнила все и сама Матильда.
…Случилось все в разгар лета. Она давно уж заприметила красивого долговязого молодого человека, едва ли не каждый день промахивавшего мимо их окон на стрекочущем велосипеде. (Комната Малечки была на втором этаже, и окрестности просматривались из окна так же подробно, как, например, сцена из ближней ложи).
Вскоре Феликс Иванович с дочерью встретили того велосипедиста на соседней улице, – он весело катил прямо на них по гладкой глинисто-розовой тропинке. Учтиво пропуская отца и дочь, молодой человек соскочил с велосипеда в пыльную теплую траву, – из-под его светлых башмаков, застрекотав, выстрелили несколько кузнечиков и лениво вспорхнула белая бабочка-капустница. Придерживая веломашину за руль, молодой человек вежливо поклонился. От тропинки шел полуденный жар. Феликс Иванович приветственно приподнял шляпу и, обмахнувшись ею, с улыбкой проговорил: «Уф, ну и жара сегодня! How do you do, Чарльз! Вы незнакомы, – вот, прошу любить и жаловать: моя дочь Матильда… Матильда-Мария, – и с улыбкой прибавил: Кшесинская, разумеется».
